Змеиное гнездо

Из железа

– Не холодно?

– Немного, – говорит Джессап. – Что вы сделали с моей курткой? – дурацкий вопрос, осознаёт он. Не тот. Не сейчас.

Дэвид Джон качает головой.

– Я тебе так скажу, Джессап. Тебе просто не повезло, понял? Как Рикки. Представь, если бы я был с ним в переулке с самого начала или если бы не написал ему о работе, сделал все сам? Думай об этом так. Невезение, не вовремя. Не в том месте, не в то время. Ты все делал правильно, все, чтобы этого избежать. Тот парень на тебя давил, обзывал, брал на слабо, разве что в драку не лез. – Он смотрит Джессапу прямо в глаза. – Я горжусь тобой, сын.

Джессап ничего не говорит. Не может. Что значит, что тренер Диггинс сказал ему то же самое, а потом, едва ли спустя сутки, попросил Джессапа уйти от Диан? Что значит, что Дэвид Джон, не его отец, считает Джессапа сыном? Джессапу кажется, что он расплачется, если раскроет рот. Отводит глаза и смотрит в гравий.

– Правда, – говорит Дэвид Джон. – Чертовски горжусь. Ты не сделал ничего плохого. Это чистой воды несчастный случай. И правда в том, что никто бы в это не поверил. Точно так же, как никто не верил, что Рикки просто защищался, и все плевали, что я просто стоял за своего сына. Что их заботило – что всех заботит – это чтобы мы не говорили то, что им не нравится. Как увидишь всех этих студентов из братства Университета Кортаки в суде, в костюмах за тысячу долларов, – вот они могут встать и сказать, что это просто несчастный случай. У них правильные родители и правильные нью-йоркские юристы, и если кто-то умрет из-за издевательств над первокурсниками или из-за того, что напьется на студенческой вечеринке, – ну это просто трагическая случайность, их надо пожалеть. Но у них не такая семья, как у нас, правильно? У них есть деньги. А если ты бедный и при этом черный, или мексиканец, или индеец, то тебе всем миром помогут, люди скажут, что ты жертва обстоятельств. Но нам помощи ждать неоткуда, потому что мы бедные и мы белые. Может, это «неполиткорректно», но это правда. А на их взгляд, если мы говорим неполиткорректно, значит, мы говорим «неправильно». Так они это видят. И поэтому ты все сделал как надо, Джессап. Если бы ты вызвал полицию, если бы просто сознался и сказал, что это случайность, ты бы уже сидел. Оба моих мальчика за решеткой.

Джессап украдкой бросает взгляд и видит, что теперь Дэвид Джон отвернулся, снова глядит в конец дороги.

– Четыре года. Четыре года, а все, что я сделал, – это вел свой бизнес, много работал, растил вас как умел, ходил в церковь. И два черных пацана нападают на моего сына – нападают на него, – и он защищается, и я пытаюсь помочь, а меня забирают. Они напали на моего сына, а он всего лишь защищался, а я всего лишь делал то же, что сделал бы любой отец.

Голос у него спокойный, как обычно, но в словах жар, настоящий гнев.

– Забирают от тебя, от твоей мамы, от Джюэл, на четыре года. Я уже никогда их не верну. Мы никогда их не вернем.

Он оборачивается к Джессапу.

– Посмотри на меня, сын, – говорит он. Джессап смотрит. – Ты не сделал ничего плохого. Это чистой воды несчастный случай, но даже если бы ты убил его умышленно, мне было бы трудно тебя винить. Я бы стоял за тебя. Я не одобряю насилие. Ты сам это знаешь. Но тот пацан напрашивался. И штука в том, что, хоть это и правда, говорить это нельзя. Ты знаешь, что случилось, я знаю, что случилось, Эрл с Брэндоном знают, что случилось. Больше никто. Ты понял?

Джессап кивает.

– Держи рот на замке. Не отходи от официальной версии – и все будет хорошо. У тебя вся жизнь впереди, и я не позволю им сделать с тобой то же, что и с Рикки, со мной. Думаю, если тебя посадят, это убьет твою мать. Ты понимаешь? – Джессап снова кивает. Отчим стоит во весь могучий рост. Дэвид Джон как будто выкован из железа. – Я не позволю сделать с тобой то же самое.