Змеиное гнездо

Второй урок истории

Джессап стряхивает с плеча руку Диггинса.

– Можно я уже пойду?

– Ты перестанешь встречаться с моей дочерью.

Он не должен быть потрясен, но он потрясен. Оборачивается к Диггинсу, надеясь, что это шутка, зная, что нет. Взгляд Диггинса – сталь. Никаких компромиссов.

– Вы вроде сказали, что она уже взрослая и может сама принимать решения.

– Поступи правильно.

– Но я…

Диггинс перебивает:

– Что? Скажешь, что любишь ее? Тебе семнадцать, Джессап. Ты думал о будущем? Уже приглашал ее к себе домой? Знакомил с матерью? Познакомишь с отчимом? – Его голос – кислота. – Привет всем, это моя девушка Диан. Надеюсь, вы не обратите внимания, что она ниггерша? – Он давит на слово.

– Я не…

– Но скажешь. – Диггинс в ярости. В тесном пространстве машины он зверь, а Джессап ежится. Он выше Диггинса, но это неважно. Он прижат к двери.

– Рано или поздно ты это скажешь, – продолжает Диггинс. – Ты думаешь это прямо сейчас, да?

– Нет, – говорит Джессап. Но ведь да. Хочется послать тренера Диггинса в жопу, иди в жопу, долбаный…

– Конечно, да. И когда ты с моей дочерью, это тоже всегда с вами. Неважно, на кончике языка или где-то в глубине. В тебе всегда будет прятаться это слово, «ниггер», готовое выскочить наружу. Это американская история, мальчик. Это болото так и не осушили. Послушай, когда я рос в Миссисипи, играл в Алабаме, знаешь, что мне там нравилось? Там мне прямо говорили, что думают. «Ниггер», «мальчик», «черножопый» – я наслушался всего, прямо в лицо. Я сжимал кулаки; единственное, что не давало ударить, – знание о том, что я потеряю. Но когда я был в НФЛ, когда играл за «Джетс», за «Викингов», когда был в «Форти-Найнерах»? Когда встречался с Мелиссой – я и белая девушка на улицах Сан-Франциско? Тогда я уже гадал, пытался понять, кто так думает, – он делает вдох, словно дракон, готовый снова пыхнуть огнем, но потом вдруг (Джессапу кажется, безо всякой причины) тренер Диггинс сдувается. Откидывается на сиденье, с руками на руле. Теперь он смотрит в лобовое стекло. Смотрит, как к насосам подъезжает «Шеви-Сильверадо».

Диггинс качает головой.

– Церкви, куда ты ходишь с семьей, хотя бы хватает духу признаться, выйти и сказать, что они хотят белую нацию. Не пытаются приукрасить. – Он вздыхает. – Прости, Джессап, но ты понимаешь, что я тебе говорю? Понимаешь, почему не хочу, чтобы ты встречался с моей дочерью?

– Я никогда этого не говорил. Не говорил вчера Корсону. И никогда… я не думаю об этом, когда я с Диан. Я не говорю это слово.

– Но скажешь, – тихо отвечает Диггинс. Его голос – шепот. Сам он кажется усталым. Джессап чувствует себя усталым вместе с ним. – Скажешь, – повторяет он громче. – Я знаю все о тебе и твоей семье. Ты можешь это отрицать, можешь говорить, что он твой отчим, а не отец, но ты не скроешься от своей истории, своего наследия.

– Это не моя история, – говорит Джессап.

– Твоя. – Он смотрит на Джессапа, собирается с мыслями. – Поступи правильно, Джессап. Будь мужчиной. Уйди от моей дочери. Ты все еще мой игрок, и я встану за тебя. Если хочешь – я готов. Встану за тебя. Пойми, я на тебя не сержусь. Мне тебя жаль, Джессап.