Змеиное гнездо

Благодать

– Лучшее, что приходит в голову рассказать о Дэвиде Джоне, – как в восемь лет я сломал руку.

Джессап берет за руку Диан, проводит себе по левому предплечью. Шрама нет, но он касается ее пальцами своего локтя и опускает их на пару дюймов, чтобы она почувствовала маленькое углубление в кости.

– Причем на футболе. По глупости. Просто не повезло. Единственная серьезная травма на поле в моей жизни. Столкнулся с двумя парнями. Неудачно упал и оказался под ними. Почувствовал, как хрустнуло. Услышал и тут же расплакался. А когда я говорю, что плакал, имею в виду, что рыдал в три ручья, с соплями из носа, все дела, катался по земле и прижимал руку к груди. И тут Дэвид Джон влетает прямо на поле и хватает меня на руки.

Ее глаза широко раскрываются. Она – дочь футбольного игрока и тренера. Всю жизнь бок о бок с игрой. Знает кодекс. Знает, что означает появление Дэвида Джона на поле.

– У Дэвида Джона всегда так. Ему все равно, что можно и что нельзя. Для него семья – прежде всего. Поднимает меня, уносит с поля на руках прямиком в машину. Мама нас везет, а он держит меня на коленях всю дорогу до больницы, а потом вносит в приемное отделение. Ни разу не сказал терпеть или перестать плакать, ничего, просто все время держал, говорил, что все будет хорошо, что он любит меня и что я смелый парень.

Джессап слышит, как слова застревают в горле, но не хочет замолкать. Все это с ним, прямо здесь, в кабине: запах свежескошенной травы, грязь на коже, свистки, стук наплечников и шлемов, холодная вода в разгар лета, острая боль, когда падает, а больше всего – как осторожно его нес Дэвид Джон.

– Но я сам перестал плакать, как только он меня поднял, потому что лучше всего из того дня помню: когда он взял меня на руки, я знал, что все будет в порядке. Он мог бы и не говорить. Я просто знал.

И он плачет теперь. Ничего драматичного, хотя Диан все же замечает, и наклоняется, и целует его, легко, нежно, как сама благодать.