Белый камень в глубине колодца

***

Они ночевали во времянке. Сидели на том самом топчане, прижавшись друг к дружке, и вспоминали. Изредка Костя чиркал колесиком зажигалки, и язычок пламени выхватывал из темноты заплаканное Танино лицо.

— Связи тут нет, — счел нужным предупредить Рязанский, когда они переступили скрипучий порог. — Крайняя электричка в половине первого. Немного отдохнем, дойдем до Мелехова, вызовем машину и как раз успеем до…

— Костя, я очень устала. Шесть километров пешком или сорок аллюром — для меня никакой разницы, не дойду. Давай останемся хотя бы до утра? Я… хочу побыть с тобой. Здесь. Надин обеспечит мне железное алиби.

Они говорили. Он рассказал ей, как жил все эти годы, не приукрашая правду, но замолкая и переводя разговор, когда эта правда становилась совсем уж неприглядной. Рассказал о сыне. Новость не столько о ребенке, сколько о его матери, годившейся им обоим в дочери, Татьяну неприятно удивила, однако она постаралась не показать этого.

— Значит, у тебя все-таки есть наследник, — сказала она ревниво.

Костя улыбнулся, но зажигалка на тот момент не горела.

— Если ты имеешь в виду бизнес, то нет. Юра не мой наследник, он просто мой.

— А эта девочка, Катя? Она так не считает?

— Она не дура, — подумав, ответил Рязанский. — Деньги ее интересуют постольку-поскольку, лишь бы сына никуда не вмешивать. В этом мы с ней солидарны.

— И все-таки?..

— Знаешь, хочется думать, что Катерина любит меня. Просто так, безвозмездно. Даже жаль, что не могу ответить тем же. Какого рогатого творится у нее в голове, судить не берусь, но…

— Тебя все устраивает, — подвела итог Татьяна и эгоистично успокоилась. — А любой женщине хочется, чтобы ее просто любили.

— Ты такая простая! Как будто можно полюбить из-под палки.

— Нельзя, — согласилась Таня, — но иногда любви одного бывает достаточно для двоих.

— Может, ты и права. Поживем, увидим.

Они сказали друг другу многое, прежде чем Рязанский обратил внимание:

— Ты перестала заискивать. И придыхания нет этого дурацкого.

— А оно было?

— Еще какое. «Пода-айте на пропита-ание…»

— Фу, как некрасиво. — Таня отвернулась от зажигалки.

— Зато жизненно. У нас с тобой всегда была демократия.

— Но президентом был все равно ты.

— Потому что я мужчина. Решения принимать можно и вместе, но кто-то должен ставить последнюю точку. Или хотя бы заполнять коммунальные книжки.

— Выходит, за последние годы я незаметно сменила пол, — сказала она грустно и очень тихо, — хоть и не заполняла коммунальные книжки. Знаешь, Володя ведь предложил мне развод. Нет, он, фигурально выражаясь, топал ногами и упорно настаивал.

— А ты что? — Рязанский поискал по карманам сигареты, но нашел только грязную салфетку.

— А я вспомнила, сколько мне лет. Что у него больное сердце и никого, кроме нас с Олегом. Володя всегда о нас заботился, правда, по-своему, как умел. Столько лет прожила с ним под одной крышей, а теперь возьму и все брошу? Я не могу.

Она взяла его за руку, переплела пальцы.

— Я знаю, что была никудышной женой и матерью. Убежала от тебя, боясь потерять Олега, и упустила сына, потому что не умела не думать и не жалеть о том, кого потеряла. Твое появление на пороге нашей квартиры… Выйти замуж за Володю было морально легче: когда нет альтернативы, рано или поздно исчезает и тоска по несделанному.

— Тань…

— Я никогда не прекращала тебя любить. Еще не зная, что ты жив, видела тебя в Олеге, и это помогало мне грести дальше. Мечтала, чтобы сын вырос человеком, но не дала ему того, что должна была дать. Я упустила Олега.

— У тебя замечательный сын, — возразил Рязанский. — Да, в детстве ему многовато дули в попу, но человек он хороший. Представь, что могло из него вырасти на плодородной Дубровинской почве! Второй Володя, который надкусывает конфету за конфетой, а однажды пойдет и…

— Я всегда буду помнить, Костя. Думаешь, прошло, заржавело? Не прошло и не заржавело, и наши дни вместе — я помню каждый, потому что до встречи с тобой не знала ничего прекраснее. Давно надо было сказать: спасибо тебе за ту мою жизнь! Спасибо за все. Но, когда теряешь, нужно уметь отпускать свою боль, иначе… То, что не хватило смелости убрать вовремя, начинает гнить, и следом за ним гниет все, с чем оно соприкасается. Теперь я это понимаю и помню только хорошее. Я люблю тебя, но больше не горюю, что мы не вместе. Надеюсь, когда-нибудь и ты сможешь простить. Ты знаешь. В конце концов… можно попробовать дружить семьями?

Костя коснулся губами Татьяниной макушки.

— Боюсь, Танюша, в нашем клиническом случае это неизбежно.

За грязным, но целым стеклом пристройки расцветала зорька.