Белый камень в глубине колодца

***

Первый поцелуй получился неловким. Это в кино все красиво: губы идеально подходят к губам и неземное наслаждение. Или если очень повезёт. А они нечаянно стукнулись носами и смутились, боясь взглянуть друг другу в глаза.

Кровь шумела в ушах, словно солдаты маршировали. Странно. До неудавшегося поцелуя с ними такого не случалось, ни малейшей неловкости, а сейчас страшно до дрожи и отступать некуда, будто должны кому-то этот несчастный поцелуй!

— Ко-ость, — тоненьким голосом позвала Таня, — а у тебя тоже… ты тоже никогда?..

Он помотал головой и, сообразив, что Таня его не видит, сказал: «Нет». Таким же тихим и ломким, как у нее, голосом, точно стыдясь.

— А почему? Не хотелось?

Будь Таня немножко искушеннее в подобных вещах, она бы не поверила. Ей самой не верили, когда говорила, что ни разу. А тут просто любопытно стало: чем другие люди руководствуются? Тем более парень. Парни по умолчанию должны быть опытными… или нет? Но как иначе? Кто-то же должен… руководить процессом.

От таких мыслей ее бросило в жар, несмотря на прохладу апрельского вечера.

— Да не то чтобы не хотелось. Хотелось, конечно, но не с кем попало. Как представлю, что она со всеми подряд своим языком делала, противно становилось. А на тех, кто не со всеми, вроде как сразу жениться надо, — сбивчиво объяснил Костя. — Я сначала выучиться хотел, и вообще… А ты? Такая красивая, и никого не было. Почему?

— Тебя ждала. Яна говорит, что ранняя любовь всегда несчастная, редко кто на всю жизнь вместе остается, вот я и боялась сделать ошибку. Надо ведь на всю жизнь, правда?

— Угу. — И Костя вдруг легонько коснулся своими губами ее рта.

Одного уголка, другого. Не спеша, приноравливаясь. И как-то само собой получилось правильно запрокинуть голову. Найти его губы своими, прижаться, ощутить такой непривычный, но такой долгожданный вкус. Обнять за шею, чувствуя, как теплые пальцы скользят по защищенной тонкой весенней курткой спине. Ей внезапно захотелось почувствовать эти пальцы кожей. Таня представила, как Костя целует и дотрагивается до нее совсем без одежды, и ахнула от незнакомого, щекотно-тягучего ощущения в животе.

— Я, кажется, понял, — на выдохе прошептал Костя, когда у обоих кончился воздух, — нам с тобой не надо думать. Когда думаешь, начинаешь бояться, что получится полная хрень, и она получается. Не надо думать… Давай еще раз?

С непривычки кружилась голова, и Таня, никогда не позволявшая себе лишнего, не знавшая алкогольного опьянения, теперь поняла, что значит быть пьяной от любви. Сердце колотилось так, что становилось больно; уже и губы болели, но отстраниться сейчас — легче умереть.

— Танька, я жить без тебя не смогу, ты это понимаешь? — Он целовал ее шею, линию подбородка, пылающие от смущения и нервного возбуждения щеки, и нес околесицу, понятную только влюбленным. — Танюшка моя, девочка моя… любимая…

— Любимый мой, только мой…

Любимый, любимая — как легко оказалось произнести эти слова. Их любовь не потеряла своей детской чистоты и непосредственности, но ведь и ребенок, оставаясь ребенком, все же не стоит на месте — он растет и развивается. Придет время, и станет мало поцелуев и объятий, а пока им крышу сносило от одной такой близости любимого человека.

Каждый поцелуй становился откровением. Границы сдвигались незаметно, а когда Костя устроился на недавно открывшуюся станцию техобслуживания, и у них стало немного больше свободных часов по вечерам, зато полностью «выпали» выходные, да и задерживался Костя все чаще и чаще, Таня с ума сходила. Играла до ломоты в пальцах, без толку листала конспекты и нотные тетради. Отцу не говорила, но текущие зачеты можно было сдать гораздо лучше. На последнем концерте она трижды безбожно сфальшивила, чего за Таней Головченко сроду не водилось. Но что толку стараться, если в зале нет Кости? Куратор группы уже намекнула: будешь продолжать в том же духе, и о красном дипломе можешь забыть. Таня равнодушно пожала плечами, обещала исправиться. Но вместо положенных нот после скрипичного или басового ключа снова бежали строчки тоскливых стихов, а в каждую новую встречу она позволяла себе — и Косте — чуточку больше, чем в предыдущую.