Игрушка для босса. Трилогия

ГЛАВА 21. Иногда

Снова достаю платьице, кручу перед лицом. Милое и мягкое, невооруженным глазом видно, что не дешевое. И, кстати, не особо сексуальное: мне почти до колен, плечи закрыты и не обтягивает. Может, правда о моем благополучии побеспокоился Нервный? Вот только ночнушка и белье напрягают. Самонадеянный, ничего не скажешь… — но тут сковородка начинает издавать странные звуки. Испуганно округляю очи, бросаю вещи на диван, несусь к плите.

Вредный сотейник, перестав варить, тут же взялся жарить, и мое бедное, несчастное мяско уже покрылось бронзовой корочкой. Быстро отключаю конфорку и кусочек сливочного масла туда.

Да что ж такое, почему в доме Грановского меня вечно преследуют неприятности?! Я ведь хорошо готовлю, а тут филе чуть не спалила и, похоже, передержала рис. — Скидываю ровные, крупные зерна в дуршлаг, промываю. Хватаю сухофрукты: рыжую сочную курагу, синий чернослив без косточек и горсть изюма — ссыпаю в маленькую тару, промываю, заливаю жидкостью и на огонь на десять минут.

Так, салат, — задумчиво потираю лоб. Невзначай поднимаю глаза, смотрю вперед. Замечаю Грановского в домашних темных шортах и светлой безрукавке, вольготно раскинувшегося на диване с трубкой у уха и с упоением наблюдающего за моими действиями.

Что, нравится, парень? — Усмехаюсь про себя. — Недаром говорят, что женщина на кухне — звезда. Смотри-смотри. — Позирую, выделываюсь. И так помешаю, выгнув поясницу, и помидорки под краном грациозно помою.

— Насть, ты там что, компот варишь?! — раздается возмущенный мужской вопль. — Я сейчас окочурюсь от голода, и будешь потом плакать над хладным трупом. Допрыгаешься! Да, Антон, я к семи подъеду, ты пока раскачай корейцев… — вот, зараза, всю малину обломал. Да ну их этих мужиков, им бы пожрать повкуснее и побольше. Никакой эстетики. И с кем это он болтает? С Заречным?

Очень смешно, — фыркаю. — Быстро сообразил, четко обозначил сопернику границы своих владений. Вроде как невзначай упомянул, что я у него дома, да еще и стряпаю. Умно! Вот только, к сожалению, не уверена, что кровожадного енота этим можно остановить, слишком хищно тот на меня скалился в офисе. Поэтому в целях самосохранения буду держаться в биополе вожака стаи — Грановский хоть исподтишка не нападет.

Быстро настрогав салат, завариваю чай в стеклянном сосуде. Сухофрукты сливаю и обжариваю в большом количестве сливочного масла, чтобы соус получился. Все три ингредиента раскладываю по блюдам. В этом рецепте составные части смешиваются в тарелке в том количестве, в котором нравится трапезничающему.

Грановский все с телефоном, но держаться вдали от меня ему неинтересно. Подходит к плите, опирается пятой точкой о стол, наблюдает, как я шуршу по хозяйству. Лицо такое довольное, спокойное.

— Хочешь, я тебя переодену, а то жарко тут и запахов много, — с хитрецой скалится. Опускает мобильник на тумбочку, подходит сзади, пытается развязать на пояснице тесемочки фартука. А я игриво отмахиваюсь. — Насть, я так скучал, даже самому страшно, — обхватывает талию, прижимает бедрами к себе. Шершавыми ладонями нахально забирается под мою кофточку, касается оголенной кожи живота, поглаживает.

Эти вольные телодвижения вызывают у меня стадо неуправляемых мурашек, резво скачущих вдоль позвоночника.

— Я буду нежным и аккуратным, — откидывает с одного плеча прядь темных волос, оголяя длинную шею. Требовательно и горячо касается ее губами, слегка прикусывает.

Вот хитрый котяра, — прикрываю от удовольствия глаза, улыбаюсь. — Думаешь, не понимаю твоих прозрачных намеков, не знаю, чего хочешь? Но нет, слишком простой охоты никто не пророчил. Раздразню, замучаю, испепелю так, что ручным станешь. А потом сама слопаю.

— Я умею одеваться, — лениво выбираюсь из его захвата, снова затягиваю на талии фартук. Беру стопку тарелок с уложенными сверху приборами, плюхаю в руки парню. Приобщаю начальника к домашнему хозяйству. Указательным пальчиком тычу в сторону стола.

— Есть сейчас будем. Расставляй посуду. И стаканы возьми для сока и чая, — показываю в сторону ящичка с утварью. — Недовольно вздыхает, с прищуром смотрит на вредную дамочку, не поддающуюся искушению. А я ему шутливо подмигиваю, подталкиваю в спину.

Опускает предметы сервировки на стеклянную поверхность. Садится на стул, скрещивает руки на груди, вытягивает вперед ноги. Внимательно наблюдает за моей суетой, но тарелками заниматься не собирается.

Не обращаю на него внимания — пусть дуется, сколько хочет. А я поесть намерена, не зря же столько времени у плиты плясала. Переношу блюда, над которыми матовым дымком витают безумные ароматы. Мясо ставлю прямо перед носом Грановского, чтобы переключить возбужденное сознание мужчины на не менее приятный процесс.

Разливаю по прозрачным стаканам из тонкого разноцветного стекла бордовый густой гранатовый сок. Чувствую, что во рту бешено набегают слюни. Решаю сделать глоток, но не успеваю подхватить бокал, как меня большие, сильные мужские руки обхватывают за бедра. Грановский сажает боком на свои колени.

Напрягаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом, смотрю внимательно, вопросительно. И что делать собрался? Решил со мной поругаться?

— Я слишком спешу, да? — облокачивает меня на свою теплую, крепкую грудь, рукой в волосах зарывается. А я расслабляюсь, устраиваюсь поудобнее.

— Да, — киваю головой, врать не намерена. А сама обнимаю его за шею. — Очень напористый мачо, — улыбаюсь.

— Я не виноват, просто соблазнительная мышка рядом хвостиком крутит. Дразнит. Как устоять и не поддаться искушению? — Вот зараза, так это я, оказывается, его заманиваю, а не наоборот. Безобразие!

Но вставать с колен совсем не хочется, вполне комфортно. Выпрямляюсь, подтягиваю к себе большую пустую квадратную тарелку. Накладываю туда рис, сверху аппетитные золотистые кусочки телятины и все это кулинарное чудо поливаю соусом с большими дольками сухофруктов. Грановский меня бережно придерживает за талию, чтобы не соскользнула. Увлеченно созерцает мои манипуляции.

Набираю в ложку все ингредиенты, поворачиваюсь к Самосваловичу:

— Ротик открывай, — подношу к его пухлым губам прибор, жду, когда впустит.

— Кх, — автоматически отклоняет голову назад, смотрит недоверчиво. — Я, конечно, не сомневаюсь в твоих кулинарных способностях, но…мне через пару часов на встречу. Не хотелось бы проводить переговоры в туалетной комнате, — слегка отворачивается.

Возмущенно закатываю глаза. И не стыдно? Даже не попробовал, а уже как хозяйку со счетов списал. Нагибаюсь к его уху, шепчу голосом Бабы Яги:

— Не дрейфь, добрый молодец, не тушуйся! Многие из тех, кто вкушал мою стряпню, до сих пор живы, — хитро подмигнув левым глазом, закусываю между зубов кончик языка. А Грановский начинает в голос смеяться, да так, что мы оба чуть со стула не падаем.

— Ням-ням-ням, — когда он заканчивает ржать, как борзый жеребец, снова лезу ложкой ему в фейс, — за маму, за папу, — слащаво приговариваю.

Понимает, что от меня так просто не отделается, сдается, открывает грузовой отсек, производим состыковку.

Торжествующе наблюдаю, как лицо парня изумленно вытягивается, а челюсти начинают стучать активнее. И как только пища падает в желудок, тут же снова распахиваются ворота, приглашая новую порцию в гости.

Вручаю мужчине ложку, соскакиваю с колен, а он даже не сопротивляется. О том, что симпатичная мышка рядом крутится, уже напрочь забыл. Пододвигается ближе к столу, в тарелку салат добавляет. Хрумкает так, что за ушами трещит, и мне с полным ртом улыбается.

А я сижу и думаю, с кем же он раньше жил, что боится домашнюю пищу есть? Неужто мать у Грановского такая криворукая? — Тоже насыпаю себе немаленькую горсть риса, покрываю мяском, а сверху фруктовым соусом опрыскиваю. С блаженным видом отправляю ложку за ложкой в рот. — Нет, удался пловчик, не растеряла мастерство в Белокаменной.

Когда фарфоровая тарелка пустеет, удовлетворенный Грановский расслабленно откидывается на стуле, потирает сытый животик. А я лениво поднимаюсь, чай разливаю по высоким стаканам. Приношу блюдце с лаймом, склянку с медом, разворачиваю шоколад. Не в курсе, что он любит. Ловлю себя на мысли, что я вообще мало что о нем знаю.

Закинув в рот кусочек сласти, возвращаюсь к делам. Не оставлять же перевернутую с ног на голову кухню в беспорядке. Отправляю грязную утварь в посудомоечную машину. От всего сердца радуюсь, что не надо руками драить, потому что от обжорства страшно в сон клонит, пушистые ресницы еле хлопают. Готова прямо на полу свернуться калачиком, как домашняя кошка, и тихо уснуть в уголке, только б не трогали.

Грановского тоже сильно разморило. Громко зевает, потягивается. Чай только отхлебнул и не стал. Лениво поднимается, топает ко мне.

— Может, полчасика поваляемся на диване? — мне руку протягивает. А я заканчиваю последние штрихи, вытираю стол. — Кстати, если переоденешься, думаю, тебе комфортней будет. Обещаю, пальцем не трону, пока сама не попросишь, — и тут же, вопреки вознесенной клятве, загребущими конечностями обхватывает меня сзади за талию, топает со мной паровозиком. А я на ходу откидываю тряпку — надоело драить чужие хоромы.

Падаем на диван, укладываемся. Я под голову подушку пухлую подпихиваю, поворачиваюсь к Нервному лицом. А он меня к своей груди двумя руками притягивает, да еще сверху на мои ступни ногу закидывает, опять устало зевает.

— Спасибо, — шепчет мне куда-то в макушку, убирая с лица мои рассыпанные волосы.

— За что? — уточняю, хотя знаю ответ. Просто приятно, когда хвалят, не лишаю себя удовольствия послушать дифирамбы.

— Потому что ты рядом, — приподнимается надо мной, переворачивая мою тушку на спину. И пока не успела крякнуть, подхватывает губами верхнюю губу, Втягивает, чувственно посасывает.

Ох, мамочки! — Учащается пульс, глаза сами собой закрываются — все-таки не спаслась! — Его ловкий язычок находи мой, касается, с любопытством пробует на вкус, играет.

Понимаю, что в животе странно сжимается, напрягается, и хочется прогнуться к нему навстречу, запустить лапки в густую шевелюру, прильнуть сильнее. А он жадно терзает мой рот, щедро делясь дыханием. Изучает каждый уголок потайной пещеры, изводит.

Обхватываю его спину руками, плотно прижимаюсь отяжелевшей грудью, которой вдруг жизненно необходимо внимание, к сильному торсу мужчины. Забираюсь под хлопковую футболку пальчиками, провожу острыми коготками вдоль его позвоночника и уже глубоко, но прерывисто дышу.

Слишком легко и умело он пробуждает во мне женское начало, да так, что я теряю связь с реальностью, тону в опытных руках наглого соблазнителя. Грановский, я тебя убью! Что же ты творишь, засранец?!

— Моя сладкая девочка, — шепчет, обводя языком контур уха, втягивая в себя мочку, покусывая. — Безумно красивая и желанная, — требовательно раздвигает ноги, по-хозяйски устраиваясь между ними, — такая горячая и чувственная, — его влажные губы спускаются поцелуями по шее, язык скользит по кромке ключицы.

— Ах, — не могу удержать в себе стон, зажимаю ногами его бедра, а пальцами стискиваю волосы. Поясница выгибается в дугу, к нему навстречу.