Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Семьи попрошаек-чистюль

Семьи попрошаек-чистюль просят милостыню или поют на улицах не в одиночку, а группами от четырех до семи человек. Нужно подробно остановиться лишь на одной «шайке» или «группе», так как их внешний вид и методы попрошайничества послужат образцом всех других.

Нищие этой категории мастерски объединяются в группу. Истощенный с виду мужчина на последней стадии болезни идет, держа за руку интересную бледненькую маленькую девочку. Его жена с трудом идет по другую сторону от него, неся на одной руке младенца; ребенок, который только научился ходить, держится за ее свободную руку; еще двое или трое детей цепляются за юбку ее платья, а один из них время от времени отделяется, вроде арьергарда или авангарда основного отряда, чтобы не дать никому отстать, хватать падающие полупенсовики или чтобы жалостно заглядывать в лица прохожих. Одежда всех членов этой группы находится в том состоянии, когда ветхость превращается в лохмотья, но их руки и лица абсолютно чисты — их кожа буквально сияет, возможно, такой эффект дает использование мыла, которое они не смывают перед тем, как вытереться полотенцем. Лица детей младшего возраста особенно блестят, а их глаза полуприкрыты, носы сморщены, как от постоянного и обязательного умывания. Младенец являет собой замечательный образец того, как надо мыть и наряжать детей в разукрашенные пеленки. В целом семьи попрошаек-чистюль представляют собой самую привлекательную картину для тихих респектабельных улиц и «позируют», вызывая восхищение экономных замужних женщин, тех самых людей, которые чаще всего оказывают им материальную поддержку.

Иногда дети в таких семьях попрошаек-чистюль поют, иногда их отец отбивает чечетку. Этим утром мимо моего окна прошла группа попрошаек, которые и пели, и отбивали чечетку. Матери с ними не было, а две старшие дочери на ходу вязали крючком и на спицах. Припев песни, которую дети выкрикивали дискантом, был такой: «И полевые цветы вырастают на равнине».

Другие слова различить было невозможно. Когда малыши закончили, мужчина, который, очевидно, гордился своим даром красноречия, начал говорить громким, властным и ораторским тоном:

«Мои дорогие друзья, с величайшей болью, печалью и волнением я представляю вам себя и свою бедную семью, находящуюся в таком отчаянном положении в настоящий момент. Но что я могу поделать? Работу я получить не могу, а моя маленькая семья просит у меня хлеба! Да, мои дорогие друзья, моя маленькая семья просит у меня хлеба! О, мои дорогие друзья, представьте, что бы вы чувствовали, если бы, как у меня, ваши беееедные милые дети просили бы у вас хлеба, а вы не могли бы дать им его! Что бы вы тогда сделали? Господь говорит, мои добрые друзья, что ни один человек, ни отец семейства, ни мать, ни кто-либо другой, имеющий детей, никогда не должен быть доведен до того, чтобы делать то, что делаю я в настоящий момент. Если кто-то из жителей этой или соседней улицы или любой другой улицы в этом богатом квартале оказывался в положении, в котором я оказался этим утром, трудно было бы сказать, что они могли сделать или сделали бы. И я уверяю вас, мои дорогие друзья, — да, я уверяю вас от всего сердца, что, вполне возможно, многие были бы доведены до того, чтобы пойти даже на большее, чем делаю сейчас я ради своей беееедной семьи, если бы страдания заставили их сделать это, как меня и мою бедную жену, сегодня утром. Моя жена, добрые мои друзья, к несчастью, в настоящий момент больна от незаслуженного голодания. Она прикована к постели, с которой в настоящий момент она не может подняться. Вместе с ней, мои дорогие друзья, мы познали нужду, равно как и наши бееееедные дети и младенец, которому всего лишь восемь месяцев. Господь учит, мои дорогие друзья, чтобы никто из вас, ни один ваш младенец и члены ваших семей, ни один человек, который сейчас слушает о моих несчастьях, никогда не узнал тех страданий, которые нам довелось испытать; об этом я горячо молюсь! Я всего лишь хочу получить пищу для своей бедной семьи!»

(Здесь этот человек встретился со мной взглядом и сразу же «сменил пластинку».)

«Вы спросите, мои дорогие друзья, — продолжал он в дискуссионной манере, — вы спросите меня, как и почему и какова причина того, что я не могу получить работу? Увы, мои добрые друзья, я по профессии ткач и работаю с шелком в Бетнал-Грин, а новый международный договор с Францией, который г-н Кобден (здесь он зыркнул на меня глазом, как будто политическая причина была предназначена специально, чтобы удовлетворить мой интерес), мои дорогие друзья, был послан подписать во Франции с французским императором Луи Наполеоном, дает возможность французским производителям посылать товары в нашу страну беспошлинно и продавать их по более низким ценам, чем у наших производителей, хотя, мои дорогие друзья, наши изделия так же хороши, и английский шелк такой же настоящий, как и французский, уверяю вас. По крайней мере, нет никакой разницы, за исключением узора, и хотя нельзя пренебрегать ими, то есть надо следить, чтобы у нас были самые лучшие рисунки, ведь рисунки — я имею в виду рисунки и узоры — это единственное, в чем они могут нас превзойти. А также, мои дорогие друзья, когда дамы идут по магазинам, они спрашивают иностранные товары, они им больше по вкусу, чем английские, в настоящий момент. Так и получается, что многие беееедные семьи в Бетнал-Грин и Спитлфилдзе, а также в Ковентри оказываются в том же положении, что и я, то есть просят у вас, как это делаю сейчас я, милостыню».

Я дал маленькой девочке пенни, и мужчина, все еще цеплявший меня взглядом, продолжил:

«Вы, может быть, спросите меня, мои дорогие друзья, почему же я не обратился в церковный приход? Почему бы не получить там помощь для меня, моей дорогой жены и детей? Мои добрые друзья, вы не знаете, как в настоящее время обстоят дела у бедных ткачей в Бетнал-Грин и Спитлфилдзе. Это происходит от недостатка информации о реальном положении дел в этой богатой и счастливой стране, о ее материальном благополучии и ресурсах, о чем вы в этой части города не можете иметь представления. В настоящее время шестнадцать или семнадцать тысяч человек не имеют работы. Да, мои дорогие друзья, в двух приходах насчитывается шестнадцать или семнадцать тысяч человек — разумеется, я имею в виду их вместе с их бедными семьями, которые в настоящий момент не имеют хлеба. О, мои дорогие друзья, как благодарны должны вы быть Господу за то, что вы и ваши дорогие домочадцы не являетесь безработными, и у вас есть пища, и вы не находитесь в положении страдающих ткачей из Бетнал-Грин, Спитлфилдза, а также Ковентри из-за потери работы! Ведь, дорогие мои друзья, если бы вы, как я, были вынуждены делать то, что я делаю сейчас… и т. д. и т. п.»