Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

После этого я сказал ей, что если она не довольна тем, что я стал чечеточником, то я снова возьмусь за старое. Так я и делал несколько раз за прошедший год, пока я трижды не попал в Клеркенвелльскую камеру предварительного заключения. Полицейский получил украденные вещи, но был так поглощен моим арестом, что забыл об истце, который так и не был найден, и меня отпустили.

После этого случая я сказал Салли, что больше не буду заниматься воровством, и сдержал слово. Я знаю, что если бы меня отдали под суд на этот раз и признали бы виновным, то сослали бы на каторгу.

С тех пор я зарабатываю себе на жизнь, отбивая чечетку на улице. Я зарабатываю два шиллинга или два шиллинга шесть пенсов за час или полтора в вечернее время и кое-как перебиваюсь.

В течение шести или семи лет, когда я занимался карманными кражами, я зарабатывал много денег. Наши расходы на хозяйство на протяжении многих недель доходили до 4–5 фунтов стерлингов, когда мы питались самыми лучшими продуктами. Кроме того, мы ходили в театры и другие места развлечений, иногда в «Винные погреба» и «Угольную дыру».

Лондонские карманники обычно знакомы друг с другом и помогают товарищам в трудную минуту. Они часто встречаются с домушниками. Большое количество женщин, которые живут с карманниками и домушниками, занимаются кражами из магазинов, так как им нужно содержать себя, когда их мужчины сидят в тюрьме.

Женщину будут считать ни на что не годной, если она не сможет оплатить своему мужчине адвоката и содержать его несколько дней после отсидки; деньги на это она достает, воруя товары из магазинов и обчищая карманы в омнибусах.

Я много общался с карманниками в различных районах Лондона. Их еженедельный доход непросто подсчитать, так как он зависит от разных обстоятельств. Возможно, в один день они получают 20 фунтов или 30 фунтов, другой день выдается совсем неудачным. Вообще, они очень суеверны, и, если им что-то мешает, они ничего не будут делать. Если они видят человека, которого ограбили раньше, то считают это невезением и не предпринимают никаких попыток.

Они очень щедры, помогая друг другу в тяжелую минуту или в беде, но у них нет организаций, так как их было бы невозможно содержать. Многие из них могут находиться в тюрьме по пять-шесть месяцев в году. Некоторые получают длительные сроки каторжных работ или ссылки. Или у них могут кончиться силы, и они бросают эту беспокойную, преступную жизнь.

Обычно они не считают кражу мужских часов такой же выгодной, как кража кошелька из женского кармана, по той причине, что кошелек можно выбросить, монеты разменять, и можно снова немедленно приступать к работе. Но когда они берут часы, они должны сразу же отправиться с ними к скупщику, так как держать их при себе небезопасно. Хорошие серебряные часы могут в настоящее время принести чуть больше 25–30 шиллингов, даже если они стоили 6 фунтов. Хорошие золотые часы принесут не больше 4 фунтов. Я работал два или три часа и за это время добывал, наверное, шесть кошельков. Кошельки я выбрасывал, чтобы нельзя было обнаружить кражу. Например, если вы взяли часы и положили их в свой карман, имея при этом свои собственные часы, и если вас случайно «засекли», то вас задерживают и обыскивают; а так как при вас найдут вторые часы, то это улика против вас.

В карманы брюк воры залезают редко, разве что в толпе. В любом другом случае это сделать почти невозможно, например, при ходьбе по улице. Проститутка может иногда сделать это, поглаживая мужчину пальцами, когда он застигнут врасплох.

Я думаю, что большое количество лондонских воров родом из провинции и из больших городов, таких как Лидс, Бирмингем, Шеффилд, Манчестер и Ливерпуль. Особенно их много из Бирмингема. Насколько мне известно, в Лондоне нет карманников иностранцев. Самыми ловкими из местных лондонских воров вообще являются ирландские кокни.

Я никогда не учился никакому делу или ремеслу и никогда не выполнял тяжелую работу, и, чтобы заработать на жизнь, мне приходится отбивать чечетку. Когда люди в моем положении начинают заниматься честным делом, на них иногда указывают полицейские как на ранее осужденных воров, и их часто увольняют с работы, в результате чего они снова возвращаются на криминальный путь.

Я скептик по своим религиозным убеждениям, что явилось камнем преткновения на пути нескольких миссионеров и других филантропов, которые пытались мне помочь. Я читал Пейна, Вольнея и Холиоэйка, этих авторов-атеистов, а также произведения Бульвера, Диккенса и многих других.

Это придает остроту нашей преступной жизни — ведь мы не знаем, как долго мы сможем наслаждаться жизнью. Это укрепляет связи между ворами и их женщинами, которые, как я полагаю, во многих случаях испытывают друг к другу более сильные чувства, чем женатые люди».

Конокрады и похитители собак