Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Содержатели публичных домов

Они могут быть как мужчинами, так и женщинами. Чаще это женщины, хотя каждый, кто содержит подобные заведения, подходит под это определение. Публичные дома бывают двух видов — дома свиданий или дома, в которых женщины проживают, питаются, одеваются и т. д., а выручка от их занятий проституцией идет в карман самой хозяйки борделя, которая обычно получает весьма приличный доход от их позора.

Нет лучшего примера таких заведений, чем публичные дома на Кингз-Палас в Сент-Джеймсе, расположенные на узкой улочке, ведущей с Пэлл-Мэлл напротив «Гвардейского клуба» на Кинг-стрит неподалеку от Сент-Джеймсского театра. Они представляют собой и дома свиданий, и собственно бордели. Мужчины могут привести сюда своих женщин, заплатив за комнату и временный приют, или им могут предложить женщин, живущих в доме. Несчастные создания, обитающие в таких заведениях, полностью находятся во власти хозяев борделей, жиреющих на их проституции. Когда они впервые попали в город, им, наверное, все здесь было незнакомо, они не знали в городе ни души, и даже сейчас им было бы некуда пойти, если бы они могли убежать отсюда. Но это очень трудно сделать, учитывая то, что за ними бдительно следят днем и ночью. У них нет одежды, чтобы погулять по улицам. Часто они проводят в постели весь день, а ночью одеваются в кричаще безвкусные наряды. Если они выходят на улицу по делу, за ними пристально следит один из слуг: когда их прелести увядают, они обычно заканчивают тем, что становятся служанками содержателей борделей и проституток, или соглядатаями, или, возможно, и тем и другим.

На Оксендон-стрит тоже есть дома, где женщин содержат таким же образом.

Одна из жертв этого позорного установившегося порядка рассказала мне, что ее заманили в эту ловушку, когда ей было шестнадцать лет. Какое-то время она предоставляла свои услуги старикам, которые платили большие деньги за обладание ею.

«Я родилась в Мэтлоке в Дербишире, — начала она свой рассказ, — мой отец был камнетесом, а я работала в магазине, полировала камни и изделия, а весной 1851 года мы услышали о Великой выставке. Я очень захотела поехать в Лондон, увидеть красивые магазины и всякое такое, и отец написал моей тетке, которая жила в Лондоне, чтобы узнать, нельзя ли мне приехать и пожить у нее недельку-другую и посмотреть выставку. Через несколько дней мы получили ответное письмо, в котором говорилось, что она будет рада предоставить мне комнату на две-три недели и ходить повсюду со мной. Отец не мог поехать со мной, потому что у него была работа, и я поехала одна. Когда я приехала, тетя сильно простудилась и не могла выходить из дома. Конечно, мне хотелось повсюду ходить и смотреть. И хоть я и не верила, что улицы в Лондоне вымощены золотом, мне очень хотелось увидеть магазины и места, о которых я так много слышала. Тетя сказала, что, когда ей полегчает, она поведет меня туда, но мне не терпелось, и я решила пойти одна. Я ничего не сказала тете об этом и украдкой ушла из дома однажды вечером. Какое-то время я бродила по улицам, очень довольная новыми впечатлениями. Толпы народа, вспыхивающие газовые струи и все вокруг было таким необычным и новым. Я была в восторге. В конце концов я потерялась и попала на какие-то улицы, на которых было темно и тихо. Я увидела посреди улицы одну открытую дверь, то есть она была приоткрыта. Не думая о плохом, постучала и, не услышав ни звука и не получив ответа, постучала погромче, и тогда кто-то пришел и впустил меня, не говоря ни слова. Я наивно спросила эту женщину, где нахожусь и не скажет ли она мне, как пройти до Банк-плейс. Я не знала, где находится Банк-плейс, в Ламбете, Кенсингтоне, или Хаммерсмите, или где-то еще, но слышала, что это в Кенсингтоне. Впустившая меня женщина, которой я адресовала свои вопросы, засмеялась над этим и сказала:

— Ах, да я не вчера родилась!

Я повторила:

— Где я и что мне делать?

Она велела мне «страшивать» и сказала, что раньше она уже это слышала.

Видимо, мне следует сказать вам, прежде чем я продолжу, — объяснила мне девушка, — что «страшивать» означало «спрашивать» или «выяснять».

И тогда дверь открылась, и из комнаты, которая показалась мне гостиной, вышла старуха.

— Входи, дорогуша, — воскликнула она, — и присядь.

Я последовала за ней в комнату. Она вытащила бутылку джина и, спросив меня, не выпью ли я капельку чего-нибудь крепкого, налила мне немного, и я была слишком напугана, чтобы отказаться. Она сказала:

— Я люблю быть веселой сама и когда другие тоже веселы. Сейчас я преуспеваю. Я уже не та, что была когда-то. Но я же говорю, что люблю быть веселой, и я всегда веселая. Знаешь, старая скрипка играет самую лучшую музыку. Рынок полон, моя дорогая, — добавила она, подталкивая ко мне стакан с джином. — Ах, думаю, еще нет! Еще слишком рано, вот так. Я рада, что ты заглянула сюда. Я много раз замечала твое личико, но думала, что ты одна из девочек Лотти и не захочешь пройти так далеко по улице, хотя почему одно место должно быть лучше другого — этого я точно не понимаю.

— На самом деле вы, вероятно, ошибаетесь, — перебила ее я. — Я в Лондоне чужая, всего три дня здесь. Дело в том, что я заплутала сегодня вечером и, увидев вашу открытую дверь, подумала, что могу зайти и спросить дорогу.

Пока я все это говорила, старуха внимательно слушала. Казалось, она впитывает каждое мое слово, и ее лицо совершенно изменилось.

— Что ж, детка, — продолжила она. — Я рада, что ты пришла в мой дом. Ты должна меня извинить за то, что я приняла тебя за кого-то другого, но ты так похожа на одну девушку, которую я знаю, на Полли Гей, что я не могла не принять тебя за нее. Где ты живешь?

Я сказала ей, что живу у своей тети на Банк-плейс.

— Да что ты! — воскликнула она. — Что ж, это большая удача, ей-богу, удача. Теперь меня еще больше радует то, что ты пришла в мое заведение — я хочу сказать, в мой дом, — потому что очень хорошо знаю твою тетушку. Мы с ней большие приятельницы, хотя я не виделась с ней… шесть месяцев будет в следующее Рождество. Она прихворнула, да? Ах, это погода или что-то в этом роде; все мы иногда болеем. Так что же с ней? Грипп? Ох, упаси нас бог от гриппа! Ну, ты останешься у меня на ночь, ты же так далеко от дома. Не говори «нет»; ты должна остаться, моя дорогая, и завтра рано утром мы отправимся к твоей тете. Она будет рада меня увидеть, я знаю. Она всегда любила своих старых друзей.

Сначала я возражала и отказывалась, но в конце концов уступила ее уговорам, полностью поверив в то, что она мне говорила. Она завела речь о моем отце, сказала, что не имела удовольствия знать его лично, но часто слышала о нем и надеется, что с ним все в порядке. Через некоторое время поинтересовалась, не устала ли я, и сказала, что покажет мне комнату наверху, где мне будет очень удобно спать. Когда я разделась и уже лежала в постели, она принесла мне стакан джина, который назвала «стаканчиком на ночь», и сказала, что он пойдет мне на пользу. Я выпила джин, подчиняясь ее настойчивости, и вскоре крепко заснула. В «стаканчик на ночь» было явно что-то подмешано, и, пока пребывала в бесчувственном состоянии, я была обесчещена. На следующий день я была ужасно слаба и плохо себя чувствовала, но мне не нужно говорить вам, что последовало за этим. Мои мольбы и просьбы были бесполезны, и через несколько дней я стала рабой этой женщины и остаюсь ею и по сей день, хотя, так как у нее имеется не один такой дом, а несколько, меня время от времени переводят из одного в другой. Причина этого проста. Предположим, у хозяина борделя есть дом в Сент-Джеймсе и дом на Портленд-плейс. Когда я становлюсь известной завсегдатаям дома в Сент-Джеймсе, меня отправляют как новенькую на Портленд-плейс, ну, и так далее».

Если бы было место для рассуждений о содержателях борделей, не думаю, что я мог бы дать о них лучшее представление, чем дает этот рассказ. Их характерными чертами являются эгоизм и алчность в сочетании с беспринципностью и самым наглым бесстыдством.