Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Я стал снимать там комнату и вскоре стал жить вместе с другой женщиной. Это была крупная, полная женщина на десять лет старше меня. Она была хорошо сложена, но черты ее лица были грубыми. Я недолго жил с ней, только три или четыре месяца. Тогда мне было всего лишь пятнадцать лет. В тот период я всегда работал один. Иногда она ходила со мной, но она была мне плохой помощницей. Я высматривал толпы людей на ярмарках, на пожарах, и всякий раз при скоплении людей я обычно ограничивался часами и булавками для галстуков у мужчин.

Тогда я не был так удачлив и едва мог вести приличную жизнь. Моя женщина была очень расточительна и «проглатывала» все, что я мог заработать. Я прожил с ней около четырех месяцев, когда меня арестовали на Эксмут-стрит в Клеркенвелле, и я получил четыре месяца заключения в тюрьме Колдбат-Филдз.

Когда мой срок истек, она пришла встретить меня у ворот тюрьмы, и мы пробыли вместе всего два дня, когда я узнал, что она была мне неверна. Я не стал обвинять ее в этом, а просто убежал от нее.

Когда я бросил ее, я стал жить на Чарльз-стрит, Друри-Лейн. Я остановился там и работал в одиночку пять или шесть месяцев, пока не познакомился с молодой женщиной, которая с тех пор была всегда преданна мне. Сейчас ей тридцать три года, но она выглядит гораздо старше, чем на самом деле; она среднего роста. Мы сняли комнату и обставили ее. Вскоре я познакомился с некоторыми членами воровской шайки на Севн-Дайалз и стал работать с тремя парнями; и снова по женским кошелькам. В это время я был гораздо удачливее с ними, чем за все время после своего выхода из тюрьмы Тотхилл-Филдз. Я работал с ними до апреля 1847 года. Мы посещали основные излюбленные места отдыха публики: сады Суррей, Риджент-парк, Зоосад, музей мадам Тюссо, Колизей и другие места. Двух моих товарищей и меня арестовали в Колизее за карманную кражу. Нас отвезли в полицейский участок на Олбани-стрит, и на следующий день мы предстали перед судом. За это преступление я получил двенадцать месяцев тюрьмы, а двое других — четыре года каторжных работ из-за того, что они были осуждены ранее. Я раньше был осужден только в порядке суммарного судопроизводства без участия присяжных, что не всплыло на суде.

В это время предыдущие приговоры, вынесенные преступнику без участия присяжных, не учитывались в последующих случаях.

Часто за нами следили полицейские и детективы в штатском, которые ходили по пятам и часто бывали в одних и тех же местах развлечений, что и мы. Мы их знали, равно как и они знали нас, и мы часто ускользали от них. Из-за того что они ходили за нашей компанией, мы во многих случаях не могли работать, так как знали, что они присматривают за нами.

Я вышел из тюрьмы за три или четыре дня до собрания чартистов (участники чартистского движения, первого в истории массового, политически оформленного революционного рабочего движения конца 30-х — начала 50-х годов XIX века; проходило под лозунгом борьбы за введение «Народной хартии»; возникло в результате тяжелого экономического положения рабочих и их недовольства парламентской реформой 1832 года, не давшей им никаких политических прав. — Пер.) в Кеннингтоне (рабочий район Лондона. — Пер.). Когда я оказался за воротами тюрьмы, меня встречала моя подружка.

Я пошел на это собрание 10 апреля 1848 года вместе с тремя парнями. Там я взял несколько женских кошельков на сумму 3–4 фунта, когда мы увидели, что какой-то господин кладет бумажник в боковой карман своего пальто. И хотя я давно не работал с карманами мужчин, это было слишком большое искушение, и я немедленно украл кошелек. В нем была пачка банкнот: семь десятифунтовых, две по двадцать фунтов и пять пятифунтовых бумажек. У скупщика мы получили 4 фунта 10 шиллингов за каждую пятифунтовую банкноту, 8 фунтов 10 шиллингов за каждую десятифунтовую и 18 фунтов за двадцатифунтовые банкноты.

В тот же вечер я украл кошелек на Трафальгарской площади с восемнадцатью соверенами. Я продолжал ходить в компании тех же парней до начала 1849 года, когда заболел и слег с ревматизмом. Я почти лишился способности ходить и тратил деньги на врачей. Прежде чем мне полегчало, нам пришлось продавать наши вещи, хотя моя подружка помогала мне, как могла.

В начале 1849 года, когда я не мог выходить из дома и что-либо делать, Салли, которая жила со мной, вместе с другой девушкой, начала воровать в омнибусах. Она была хорошо одета и имела респектабельную внешность. Я не учил ее лазить по карманам и сначала был против этого, так как не хотел подвергать ее опасности. Думаю, этому ее научили мои приятели. Она была очень смышленая и содержала меня до тех пор, пока я снова не получил возможность выходить в город. Какое-то время мне приходилось ходить с костылем, но постепенно становилось лучше, и я окреп. Некоторое время спустя я попал в драку на Севн-Дайалз, и меня на месяц отправили в Вестминстерскую тюрьму за нападение.

Когда я вышел из тюрьмы, я, к своему сожалению, обнаружил, что Салли арестовали и отдали под суд за кражу в омнибусе, и она получила шесть месяцев отсидки в Вестминстерской тюрьме. Это случилось в 1850 году. В то время, что она сидела в тюрьме, мне сопутствовала удача в кражах из карманов женщин во время Большой выставки в Гайд-парке.

Когда ее выпустили, у меня было почти 200 фунтов стерлингов. В течение какого-то времени я не выходил на промысел и вскоре промотал деньги, так как тогда я играл в криббидж (коммерческая карточная игра обычно для двух игроков; карты сбрасываются на особую доску с колышками. — Пер.) и ставил на кон до двух-трех фунтов за игру.

В конце 1851 года меня впервые упросили попробовать себя в роли взломщика в компании еще двух человек. Это было в Сити. Они заставили меня поверить, что они опытные грабители, но потом выяснилось, что если они и были опытными, то не были очень ловкими. И хотя у них был план, они совершили грубые ошибки при его осуществлении, когда залезали в дом и попали не в ту комнату, так что им пришлось перебираться через другую стену, в результате чего мы так задержались, что уходили, когда уже был серый рассвет. Да мы и не нашли столько, сколько ожидали.

Мы уходили через коридор в задней части здания и, согласно нашему плану, должны были подняться на второй этаж и войти там в дверь. В комнате, в которую вошли, мы не нашли ничего, кроме галстуков и шейных платков, которые не принесли бы нам больших барышей. Затем нам пришлось пробираться через заднюю стену, прежде чем мы попали в помещение, где хранились шелка. Они очень ловко проделали проход в кирпичной стене. Нам всем пришлось выпить рому, чтобы успокоить нервы, прежде чем приступать к работе.

Мы поднялись не по той лестнице, что привело к тому, что мы вынуждены были ломиться через стену. В здании был только один человек, который там ночевал, и он находился в комнате в подвале. Наконец, после многих трудов и проволочек мы попали в нужное помещение, открыли засов и обнаружили, что мы можем скрыться по другой лестнице. Мы взяли шелка, носовые платки и другие текстильные товары, и каждый получил около 18 фунтов после их реализации, что составляло приблизительно две трети от их стоимости. У нас был кэб, чтобы увезти украденные вещи к скупщику.

Мы пошли на другую кражу со взломом в Айлингтоне и проникли в дом, но нам помешали, и нам пришлось, скрываясь, перелезать через несколько стен и бежать через сады.

Третью попытку ограбления со взломом мы предприняли в Сити. У нас, как обычно, был план места, полученный от человека, который там раньше работал; он и составил его для нас. Это был магазин, полный швейцарских часов. На этот раз мы пробрались внутрь через окно позади здания и поднялись наверх. Нам сказали, что хозяин уходит в одиннадцать часов. На этот раз он остался позже обычного: просматривал бухгалтерские книги. Увидев нас, он поднял шум и стал с нами бороться. Помощь пришла немедленно. К дому подбежали двое полицейских. В схватке с хозяином дома мы старались пробраться к выходу. Полицейские не могли попасть внутрь, так как дверь была заперта на засов. Мы решили убегать на улицу. Я снял цепочку и отодвинул засов. Я выскочил и пробежал две или три улицы, когда какой-то мужчина оглушил меня закрытым зонтом. Услышав крик «Держите вора!», он вытащил свой зонт, и я упал на бегу. После этого меня схватил один из полицейских, и я увидел, что двое других моих подельников арестованы. На следующий день нас судили и отправили в Ньюгейт отбывать наказание.

Мои предыдущие судимости не всплыли на суде. Двое моих товарищей раньше уже сидели в Ньюгейте и были приговорены один к десяти годам, а другой к семи годам каторжных работ, тогда как я получил восемнадцать месяцев заключения в тюрьме в Холлоувее. Я был самым молодым в шайке и не имел судимостей. После этого я больше никогда не занимался кражами со взломом. Тогда мне было двадцать два или двадцать три года.

Я вышел из тюрьмы в 1853 году и какое-то время был без сил, хотя состояние моего здоровья было хорошее. Это было последствием одиночного заключения.

Когда я вышел на свободу, я впервые с тех пор, как оказался в Лондоне, написал домой и получил ответ, в котором говорилось, что мой отец умер после нескольких лет болезни, что мне нужно приехать домой и что, если мне нужны деньги, мне их пришлют. Кроме того, мне должны были передать некоторые вещи, согласно желанию моего отца.

Я поехал домой, и у меня появились мысли, чтобы остаться там. Положение моей матери было не такое хорошее, как я думал; после смерти отца собственность, оставленная ему моим дедом, перешла к дальнему родственнику. Тогда и сейчас она еженедельно получает некоторую сумму из старого уэслианского фонда для вдов священников.

Я поехал домой в конце 1853 года и имел намерение погостить там, хотя я обещал Салли вернуться через несколько недель. Вскоре мне надоела сельская жизнь, хотя мои родные были очень добры ко мне, и, пробыв семь недель дома, я в начале 1854 года возвратился в Лондон и начал работать в одиночку. Я воровал часы и булавки для галстуков. Не занимался кражами из женских карманов, если со мной не было товарищей. Уходил на дело и смешивался с толпой один.

В конце 1854 года я получил еще шесть месяцев тюрьмы в полицейском суде на Хикс-Холл, и меня отправили в Колдбат-Филдз. Мне сказали, что, если я еще раз попаду в поле зрения властей, меня сошлют на каторгу.

Я вышел на волю в 1855 году и с тех пор мало работаю. Я иногда выступаю в роли прикрытия Салли в омнибусах и обычно ношу с собой дорожную сумку или что-нибудь другое. Обычно я сажусь в омнибусе напротив нее и стараюсь как можно дольше занимать какую-нибудь женщину разговором, в то время как она сидит от нее по правую руку. За это Салли получила в 1855 году двенадцать месяцев, и в то время, что она была в Вестминстерской тюрьме, я впервые начал отбивать чечетку на улице. Я не занимался воровством до 1856 года, когда в Гайд-парке украл у одной женщины кошелек, в котором было несколько соверенов и немного серебра. Я жил на эти деньги до тех пор, пока Салли не выпустили по истечении срока ее наказания.

Когда она вышла на свободу, я сказал ей, чем занимался, и обнаружил, что она сильно изменилась и больше не хотела заниматься кражами. Я достаточно зарабатывал на жизнь, отбивая чечетку на улицах в течение почти двух лет. Потом я несколько раз промок и слег снова. Тогда Салли познакомилась с женщиной, которая промышляла по-другому: воровала в магазинах. Пока одна из них занимала продавца делом, другая крала кусок шелка или другие товары. В это время она начала пить. Я обнаружил, что она часто доставала вещи и продавала их, прежде чем прийти домой, с целью достать выпивку. Однажды до меня дошла весть, что ее арестовали и она находится в полицейском суде в Марилебоне. Я заплатил адвокату, чтобы он выступил ее защитником в суде, и ее оправдали.