Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

«Придорожные» моряки

Бродяги этого сорта бывают двух видов: «торговые» и «с королевского флота». Такой бродяга становится тем или другим в зависимости от возможностей своего гардероба, местности или человека, к которому он обращается. Обычно это отпрыск какого-нибудь жителя приморского города и редко бывал в море, или же когда-то он был в море, но сбежал после первого же плавания. Моряцких словечек он нахватался в пивнушках самого низкого пошиба, расположенных в самых грязных трущобах, которые предлагают настоящим морякам различные развлечения.

Если это «моряк с торгового судна», то его наряд состоит из пары изорванных штанов, старой шерстяной фуфайки и порванной соломенной шляпы. Одним из главных элементов его костюма являются босые ноги. Его черный шелковый платок небрежно повязан вокруг шеи в лучших традициях дешевых баллад и большинства песен. Он носит маленькие золотые серьги, а его короткие курчавые волосы находятся в крайней степени засаленности и отвратительны на вид. Кисти его рук и сами руки тщательно покрыты татуировкой: опутанный якорной цепью якорь или длинноволосая русалка, сидящая на хвосте и наводящая красоту, являются излюбленными сюжетами. Своей походкой он пытается скопировать походку вразвалку настоящего моряка, но его негнущиеся ступни, вывернутые внутрь колени и незаметно приобретенная привычка ходить быстро выдают его. На его лице лежит печать дьявольской хитрости, и на него невозможно глядеть, не ассоциируя его с полицейским участком. Кожа на его лице грубая и жирная; на ней нет и следа мужественной бронзоволикости, приобретенной от постоянного нахождения на ветру и солнце и от наблюдения за горизонтом.

Однажды я шел с одним господином, который свои молодые годы провел в море, и перед нами волочил ноги такой «придорожный» моряк. Мы как раз говорили о мореходстве, и я сказал ему:

— Вот ваш брат-моряк бедствует. Вы, конечно, дадите ему что-нибудь?

— Он моряк?! — сказал мой друг с огромным раздражением. — Вы видели, как он сплевывает?

В этот момент человек сплюнул.

Я ответил, что видел.

— Он плюнул по ветру! — сказал мой друг.

— И что из того? — спросил я.

— Обычный трюк сухопутного жителя, — заметил мой друг. — Настоящий моряк никогда не плюет по ветру. Он не смог бы.

Вскоре мы прошли мимо этого человека, который потянул за прядь волос у себя надо лбом и завел хриплым голосом, который должен был донести до нас мысль о перенесенных тяготах, штормах, кораблекрушениях, сражениях и лишениях. «Господь — да благословит — вашу — честь — подайте — медяк — бедному — моряку — так как — ни — маковой — росинки — во — рту — с — позавчерашнего — дня — восемь — колоколов — Господь — любит — вашу — честь — да! — я — в рот — ничего — не — брал — с — позавчерашнего — дня — бросьте — медяк — бедному — моряку».

Мой друг обернулся и посмотрел нищему в лицо.

— Какой корабль? — быстро спросил он.

Человек бойко ответил.

— Имя капитана? — продолжал мой друг.

Тот опять бесстрашно ответил, хотя его глаза беспокойно забегали.

— Какой груз? — спросил мой неумолимый спутник.

Попрошайка не ошибся и ответил правильно.

— Название порта, причина увольнения?

Эти и другие вопросы задал мой друг и получил на них ответы. Но человек явно начал чувствовать затруднение. Мой друг вытащил кошелек, как будто хотел дать ему что-то.

— Что ты здесь делаешь? — неутомимо продолжал он свой опрос. — Ты ушел подальше от берега, чтобы попытаться найти корабль здесь? (Мы находились в Лейстере.)

Мужчина стал говорить с запинкой и тянуть за свой чуб, чтобы иметь время собраться с мыслями и придумать хорошую ложь.

— У меня был тут друг, и я думал, что он может помочь мне.

— Давно ты вернулся с Балтики?

— Полтора — года — ваша — честь.

— Ты знаешь Киль? (город в Германии, порт на Балтийском море. — Пер.)

— Да — ваша — честь.

— Знаешь там таверну «Британский флаг» на набережной?

— Да — ваша — честь.

— Часто там бывал?

— Да — ваша — честь.

— Ник Джонсон все еще ее хозяин?

— Да — ваша — честь.

— Тогда, — сказал мой друг, дав крепкую оценку правдивости попрошайки, — я советую тебе быстро уходить отсюда, так как вон там стоит полицейский, и если я позову его, то скажу ему, что ты обманщик. Нет там такого заведения на набережной. Убирайся отсюда, негодяй!

Попрошайка поплелся восвояси, взглядами бросая проклятья, которые он не осмеливался выразить словами.

Рядясь под моряка «с королевского флота», попрошайка облачается в иную экипировку, которая выглядит наряднее.

Он надевает грубые синие штаны, симметрично скроенные на бедрах и мешковатые внизу. На нем свободная рубаха из того же материала, парусиновая бескозырка с названием судна, написанного поблекшими золотыми буквами, сдвинута у него на затылок, а вокруг талии намотан кусок бечевки или «тросовый талреп», с которого свисает большой складной карманный нож, от которого если и мало пользы в сражениях за свою страну, то он сослужил ему хорошую службу тогда, когда тот утихомиривал квохтанье какой-нибудь заблудившейся домашней птицы, встретившейся ему на пути, или пугал женщину, живущую в каком-нибудь уединенном доме, побуждая ее быть щедрой. Этот тип либо из Плимута, либо из Портсмута, Косен-Бей или Хамоуза. Это всегда крепкий мужчина, он не обычный моряк и не может поступить на корабль, потому что Адмиралтейство издало приказ не вводить в строй новые судна. Как и лжеморяк с торгового судна, он каждого человека на суше называет «ваша честь» в соответствии с установленными правилами, которые соблюдают матросы в драмах о моряках. Он жует старый плиточный табак и гоняет его во рту с показным смаком. Его основными жертвами становятся мальчики с богатым воображением, у которых свежи в памяти «Робинзон Крузо» и «Рассказы об океане», а также пожилые дамы, родственники которых ушли в плавание. В течение многих месяцев после морского сражения он находится в расцвете сил и в городах, расположенных вдали от моря, рассказывает сильно приукрашенные истории о приключениях его собственного корабля и его храброй команды в боях. Он очень часто ссылается на «кэпа» и щедро пересыпает свой рассказ выражениями вроде «и кэп поворачивается и говорит мне». Он чувствует пульс своих доверчивых слушателей через их глаза и обманывает их с воодушевлением артиста. Еще одна фраза: «Когда мы взяли их на абордаж». Я слышал, как один из этих бродяг сказал:

«О, когда мы взяли их на абордаж!» — но мое слабое перо не в силах достоверно передать рассказ о подвигах такого лже-моряка, его корабля и его храброй, отважной команды, «когда они взяли их на абордаж». Я подождал, пока его красноречие иссякнет, и затем сказал: «Я читал отчет об этом сражении в газетах, но в них ничего не говорилось об абордаже. Насколько я понял из прочитанного, вражеский корабль находился на слишком небольшой глубине, чтобы такой маневр оказался возможным; но пока враг не сдался и пока не вышли лодки, чтобы завладеть кораблем, суда отстояли друг от друга больше чем на полмили».

Это сбило бы с толку обычного плута, но обманщик с хорошими физическими данными сразу же и с огромным явным раздражением сказал: «Газеты! Ах, газеееты! К черту газееееты. Не верьте, что они там пишут, это точно. Посмотрите, что они написали про старого Чарли Нэпиера. Ну же, сэр, я был там, уж я-то знаю».

Временами такой лжеморяк громко поет песню, прославляющую героизм английских моряков на море, но в последнее время это стало встречаться нечасто. В других случаях он берет на время симпатичную маленькую девочку и, положив руку на перевязь, добавляет свои раны и потерявшего мать ребенка к своим другим притязаниям на сочувствие публики. После сильного шторма и потери нескольких судов он появляется со свежей байкой и в новом одеянии из тщательно подобранных лохмотьев. Когда эти средства не срабатывают, он вынужден обращаться к торговле и вкладывать небольшой капитал в несколько сотен самых дешевых и пару дюжин самых лучших сигар. Если у него нет денег, он их крадет. Он отращивает бакенбарды и смазывает их точно на тот же либеральный манер, что и свои блестящие волосы. Он покупает бушлат, нарядный жилет и широкие штаны, меняет свой черный шейный платок на красный, концы которого продевает через массивное кольцо. Поверх жилета он носит широкие подтяжки и приобретает полуиностранный вид, вид моряка, только что возвратившегося из дальних стран. Он загадочно обращается к вам на улице и спрашивает вас, не хотите ли вы «несколько хороших сигар»? Он говорит вам, что они провезены контрабандой, и что он сам их доставляет, и что его преследуют таможенники. Едва ли мне нужно сообщать читателю, что сигара, которую он предлагает как образец, отличного качества, и если вы окажетесь настолько слабы, что купите несколько коробок, то обнаружите, что они не соответствуют образцу. Нередко случается, что такой торговец сигарами заманивает свою жертву в какую-нибудь дешевую таверну, чтобы показать свой товар, и там вместо табака, шалей и кружев покупатель видит нескольких головорезов, его сообщников, которые грабят его и дурно с ним обращаются.

Не следует забывать, что временами можно встретить такого нищенствующего моряка, который в действительности был мореходом и является достойным объектом благотворительности. И когда это так и бывает, то это неизменно мужчина старше среднего возраста, и он предлагает на продажу или для выставки модель военного корабля или несколько игрушечных яхт. Он мало рассказывает о себе и бывает только рад, если ему дарят пару штанов, какие носят на суше, и его не беспокоит их неморской покрой. На самом деле, настоящий моряк не заботится о своей одежде, и его можно так же часто увидеть в старой охотничьей куртке, как и в разорванной блузе. Но, несмотря на свой наряд, его широкие тяжелые ладони источают настоящую морскую соль; они как будто хотят схватить веревку или гандшпуг; его ступни привыкли к гладким доскам палубы, а в спокойном, отрешенном взгляде глаз на обветренном лице застыло выражение подчиненности.

В заключение, настоящего моряка почти никогда нельзя встретить вдали от побережья, где у него нет никаких шансов получить работу, вдали от моря, доков, товарищей-матросов и всего того, что ему дорого и знакомо. Свои документы он носит с собой в небольшой жестяной коробке, а к тем, кто с ним заговаривает, обращается «сэр» и «мэм» и никогда «ваша честь» или «моя госпожа». Он скорее неразговорчив, чем болтлив, и редко хвастается о том, что он повидал или сделал. В этих и всех других отношениях он полная противоположность лжеморяку.