Сестра Керри - английский и русский параллельные тексты

Они продолжали болтать, перескакивая с одной темы на другую, разговор их прерывался лишь замечаниями, которые время от времени вставляли супруги Вэнс.

Several times it became general and partially humorous, and in that manner the restaurant was reached.

Несколько раз беседа становилась общей и довольно оживленной, и, наконец, они подъехали к ресторану.

Carrie had noticed the appearance of gayety and pleasure-seeking in the streets which they were following.

Керри успела заметить веселое оживление на улицах, по которым они проезжали. Во, все стороны двигались люди в поисках развлечений.

Coaches were numerous, pedestrians many, and in Fifty-ninth Street the street cars were crowded.

Пешеходы наводняли тротуары, по мостовым мчались экипажи, а по Пятьдесят девятой улице ползли переполненные вагоны трамвая.

At Fifty-ninth Street and Fifth Avenue a blaze of lights from several new hotels which bordered the Plaza Square gave a suggestion of sumptuous hotel life.

На углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню ярко горели огни нескольких новых отелей, окаймлявших Плаза-сквер, и наводили на мысль о том, в какой роскоши, должно быть, живут там люди.

Fifth Avenue, the home of the wealthy, was noticeably crowded with carriages, and gentlemen in evening dress.

Пятая авеню — улица богачей — была еще больше запружена экипажами, толпа джентльменов во фраках была там еще гуще.

At Sherry's an imposing doorman opened the coach door and helped them out.

У ресторана "Шерри" внушительный швейцар распахнул дверцу экипажа и помог всем выйти.

Young Ames held Carrie's elbow as he helped her up the steps.

Когда они поднимались по ступенькам, Эмс поддерживал Керри под локоть.

They entered the lobby already swarming with patrons, and then, after divesting themselves of their wraps, went into a sumptuous dining-room.

Они вошли в вестибюль, где уже толпились завсегдатаи, сняли пальто и накидки и направились в богато отделанный главный зал.

In all Carrie's experience she had never seen anything like this.

Керри в жизни не видела ничего подобного.

In the whole time she had been in New York Hurstwood's modified state had not permitted his bringing her to such a place.

За все время их пребывания в Нью-Йорке Г ерствуд в силу стесненных обстоятельств ни разу не мог позволить себе повести ее в такой ресторан.

There was an almost indescribable atmosphere about it which convinced the newcomer that this was the proper thing.

Здесь царила та не поддающаяся описанию атмосфера, которая тотчас же говорила каждому посетителю, что он попал в совершенно особое место.

Here was the place where the matter of expense limited the patrons to the moneyed or pleasure-loving class.

Высокие цены ресторана ограничивали круг его посетителей. Здесь можно было встретить либо людей богатых, либо принадлежащих к классу охотников за развлечениями.

Carrie had read of it often in the "Morning" and "Evening World." She had seen notices of dances, parties, balls, and suppers at Sherry's.

Керри неоднократно читала в газетах заметки о балах, банкетах, обедах и ужинах, для которых тот или иной представитель "высшего общества" избирал ресторан "Шерри".

The Misses So-and-so would give a party on Wednesday evening at Sherry's. Young Mr. So-and-So would entertain a party of friends at a private luncheon on the sixteenth, at Sherry's.

"Миссис такая-то устраивает в среду вечером званый ужин у "Шерри" маленькому кружку друзей".

The common run of conventional, perfunctory notices of the doings of society, which she could scarcely refrain from scanning each day, had given her a distinct idea of the gorgeousness and luxury of this wonderful temple of gastronomy.

Подобные избитые заметки о развлечениях "света", которые Керри любила ежедневно просматривать, помогли ей составить себе довольно ясное представление о пышности и великолепии этого удивительного храма чревоугодия.

Now, at last, she was really in it.

И вот, наконец, она сама очутилась здесь!

She had come up the imposing steps, guarded by the large and portly doorman. She had seen the lobby, guarded by another large and portly gentleman, and been waited upon by uniformed youths who took care of canes, overcoats, and the like.

Рослый дородный швейцар охранял двери в вестибюль, внутри стоял другой рослый дородный джентльмен, а услужливые мальчики в форменной одежде принимали у гостей трости, пальто, шляпы.

Here was the splendid dining-chamber, all decorated and aglow, where the wealthy ate.

Глазам Керри открылся красивый зал, изысканно обставленный, залитый ярким светом, зал, где ели богатые мира сего.

Ah, how fortunate was Mrs. Vance; young, beautiful, and well off — at least, sufficiently so to come here in a coach.

Счастливая эта миссис Вэнс! Она молода, хороша и богата, во всяком случае, достаточно богата, чтобы ездить сюда в экипаже.

What a wonderful thing it was to be rich.

Как это чудесно — быть богатым!

Vance led the way through lanes of shining tables, at which were seated parties of two, three, four, five, or six.

Вэнс шел впереди, между рядами столиков с ослепительной сервировкой, за которыми небольшими группами сидели обедающие.

The air of assurance and dignity about it all was exceedingly noticeable to the novitiate.

Новичку тотчас же бросались в глаза достоинство и уверенность, с какими держались посетители этого ресторана.

Incandescent lights, the reflection of their glow in polished glasses, and the shine of gilt upon the walls, combined into one tone of light which it requires minutes of complacent observation to separate and take particular note of.

От множества электрических лампочек, лучи которых отражались в хрустале, от блеска позолоты на стенах все сливалось в одном слепящем сверкании; проходит несколько минут, прежде чем глаз привыкает и начинает различать отдельные предметы и лица.

The white shirt fronts of the gentlemen, the bright costumes of the ladies, diamonds, jewels, fine feathers — all were exceedingly noticeable.

Белоснежные сорочки джентльменов, светлые наряды дам, бриллианты, пышные перья — все это являло собой чрезвычайно эффектное зрелище.

Carrie walked with an air equal to that of Mrs. Vance, and accepted the seat which the head waiter provided for her.

Керри шла по залу с горделивым видом, ничуть не уступавшим осанке миссис Вэнс, и, подойдя к столику, опустилась на стул, предложенный, ей метрдотелем.

She was keenly aware of all the little things that were done — the little genuflections and attentions of the waiters and head waiter which Americans pay for.

Она подмечала каждую мелочь окружавшей их обстановки, вплоть до подобострастных поклонов официантов, за которые так охотно платят американцы.

The air with which the latter pulled out each chair, and the wave of the hand with which he motioned them to be seated, were worth several dollars in themselves.

Выражение лица метрдотеля, пододвигавшего каждому по очереди стул, и жест, которым он приглашал сесть, — уже одно это стоило несколько долларов!

Once seated, there began that exhibition of showy, wasteful, and unwholesome gastronomy as practised by wealthy Americans, which is the wonder and astonishment of true culture and dignity the world over.

Едва они уселись, на сцену выступила излюбленная богатыми американцами показная, расточительно-дорогая и нездоровая гастрономия — предмет изумления и недоумения всего культурного мира.

The large bill of fare held an array of dishes sufficient to feed an army, sidelined with prices which made reasonable expenditure a ridiculous impossibility — an order of soup at fifty cents or a dollar, with a dozen kinds to choose from; oysters in forty styles and at sixty cents the half-dozen; entrees, fish, and meats at prices which would house one over night in an average hotel.

Пространное меню предлагало вниманию посетителей бесконечное разнообразие всяких блюд, которых хватило бы на прокорм целой армии, а цены сразу показывали, что думать о благоразумных тратах более чем смешно. Десятки разных супов от пятидесяти центов до доллара за порцию, сорок сортов устриц, по шестьдесят центов за полдюжины, закуски, рыбные и мясные блюда, — и все по таким ценам, что простому смертному вполне достаточно было бы этой суммы, чтобы заплатить за ночлег в приличном отеле.

One dollar fifty and two dollars seemed to be the most common figures upon this most tastefully printed bill of fare.

Доллар пятьдесят и два доллара наиболее часто встречались в этом изящно отпечатанном прейскуранте.

Carrie noticed this, and in scanning it the price of spring chicken carried her back to that other bill of fare and far different occasion when, for the first time, she sat with Drouet in a good restaurant in Chicago.

Конечно, Керри заметила это, и, увидев цену жареного цыпленка, она вдруг вспомнила другое меню и другой день, когда она впервые обедала в хорошем ресторане в обществе Друэ.

It was only momentary — a sad note as out of an old song — and then it was gone.

Это воспоминание мелькнуло на миг, точно грустная мелодия забытой песни, и тотчас же исчезло.

But in that flash was seen the other Carrie — poor, hungry, drifting at her wits' ends, and all Chicago a cold and closed world, from which she only wandered because she could not find work.

Но даже в этот краткий миг она успела увидеть другую Керри — бедную, голодную, потерявшую всякое мужество, для которой Чикаго был холодным, неприступным миром, где она бродила в тщетных поисках работы.

On the walls were designs in colour, square spots of robin's-egg blue, set in ornate frames of gilt, whose corners were elaborate mouldings of fruit and flowers, with fat cupids hovering in angelic comfort.

Стены зала представляли собой зеленовато-голубые прямоугольники в пышных золоченых рамах с замысловатой лепкой по углам: над фруктами и цветами из гипса безмятежно витали жирные купидоны.

On the ceilings were coloured traceries with more gilt, leading to a centre where spread a cluster of lights — incandescent globes mingled with glittering prisms and stucco tendrils of gilt.

По потолку раскинулся сложнейший золотой узор, сходившийся в центре к бросавшей целый сноп огней люстре из электрических лампочек, перемежающихся со сверкающими призмами и золочеными гипсовыми подвесками.

The floor was of a reddish hue, waxed and polished, and in every direction were mirrors — tall, brilliant, bevel-edged mirrors — reflecting and re-reflecting forms, faces, and candelabra a score and a hundred times.

Паркет, вощенный и натертый, был красноватого оттенка; куда ни посмотри — всюду зеркала, высокие, светлые, с граненой кромкой; зеркала отражали мебель, лица, огни — десятки и сотни раз.

The tables were not so remarkable in themselves, and yet the imprint of Sherry upon the napery, the name of Tiffany upon the silverware, the name of Haviland upon the china, and over all the glow of the small, red-shaded candelabra and the reflected tints of the walls on garments and faces, made them seem remarkable.

Столики сами по себе не представляли ничего особенного, но на скатерти и на салфетках красовалось "Шерри", на серебре — "Тиффани", на фарфоре — "Хэвиленд", а маленькие лампочки под красными абажурами на каждом столике отбрасывали розовый свет на лица, на туалеты и на стены и удивительно украшали зал.

Each waiter added an air of exclusiveness and elegance by the manner in which he bowed, scraped, touched, and trifled with things.

Официанты придавали ресторану еще большую элегантность и изысканность своей манерой кланяться, бесшумно приходить и уходить, обмахивать столик и ставить тарелки.

The exclusively personal attention which he devoted to each one, standing half bent, ear to one side, elbows akimbo, saying:

Каждому гостю они оказывали исключительное внимание. Слегка согнувшись, склонив голову набок и отставив локти, официант повторял за гостем:

"Soup — green turtle, yes.

— Черепаший суп, так.

One portion, yes.

Одну порцию, слушаю.

Oysters — certainly — half-dozen — yes.

Устрицы, полдюжины, так.

Asparagus.

Спаржа, слушаю.

Olives — yes."

Оливки…

It would be the same with each one, only Vance essayed to order for all, inviting counsel and suggestions.

Та же процедура повторилась бы с каждым в отдельности, если бы Вэнс не заказал сразу для всех, предварительно выслушав советы и пожелания каждого.

Carrie studied the company with open eyes.

Керри, широко раскрыв глаза, смотрела на собравшееся в зале общество.

So this was high life in New York.

Так вот она, жизнь нью-йоркского высшего света!

It was so that the rich spent their days and evenings.

Вот как проводят богатые люди дни и вечера!

Her poor little mind could not rise above applying each scene to all society.

Ее бедный маленький ум не мог не распространять отдельные увиденные ею сцены на все общество.

Every fine lady must be in the crowd on Broadway in the afternoon, in the theatre at the matinee, in the coaches and dining-halls at night.

Каждая шикарная леди, должно быть, днем бывает среди толпы на Бродвее или в театре, а вечером в ресторане.

It must be glow and shine everywhere, with coaches waiting, and footmen attending, and she was out of it all.

Она, должно быть, окружена роскошью и блеском, у подъезда ее ожидает экипаж с лакеем у дверцы. А ей, Керри, это не дано.

In two long years she had never even been in such a place as this.

За два долгих года она ни разу не была в таком месте, как это.

Vance was in his element here, as Hurstwood would have been in former days.

Зато Вэнс был здесь в своей стихии, как был бы и Герствуд в прежние дни.

He ordered freely of soup, oysters, roast meats, and side dishes, and had several bottles of wine brought, which were set down beside the table in a wicker basket.