Сестра Керри - английский и русский параллельные тексты

Между жерновами. Былинка во власти ветров

Carrie pondered over this situation as consistently as Hurstwood, once she got the facts adjusted in her mind.

Как только Керри поняла значение этих фактов, она, подобно Г ерствуду, стала упорно ломать голову над создавшимся положением.

It took several days for her to fully realise that the approach of the dissolution of her husband's business meant commonplace struggle and privation.

Прошло несколько дней, прежде чем она вполне осознала, что если дело, в котором участвовал ее муж, закроется, то это повлечет за собою лишения и самую обычную борьбу за кусок хлеба.

Her mind went back to her early venture in Chicago, the Hansons and their flat, and her heart revolted.

В ее воображении всплывали первые дни ее пребывания в Чикаго, вспоминались Г ансоны и их квартирка, и душа ее бунтовала.

That was terrible!

Это ужасно!

Everything about poverty was terrible.

Все, что связано с бедностью, ужасно.

She wished she knew a way out.

Если б только найти какой-то выход!

Her recent experiences with the Vances had wholly unfitted her to view her own state with complacence.

Месяцы, проведенные в обществе супругов Вэнс, совсем лишили ее способности здраво относиться к своему положению.

The glamour of the high life of the city had, in the few experiences afforded her by the former, seized her completely.

Блеск веселой нью-йоркской жизни, которую ей благодаря любезности этой четы удалось увидеть краешком глаза, завладел ее душой.

She had been taught how to dress and where to go without having ample means to do either.

Ее научили хорошо одеваться, ей показали, куда стоит ходить, а денег у нее ни на то, ни на другое не было.

Now, these things — ever-present realities as they were — filled her eyes and mind.

Но соблазны постоянно напоминали ей о себе.

The more circumscribed became her state, the more entrancing seemed this other.

Чем неблагоприятнее были обстоятельства, тем больше привлекала Керри та, другая, жизнь, вкус которой она уже успела узнать.

And now poverty threatened to seize her entirely and to remove this other world far upward like a heaven to which any Lazarus might extend, appealingly, his hands.

И вот нищета грозит окончательно забрать ее в свои лапы и навсегда отдалить от нее мир мечтаний, который станет для нее недоступен, как небо, к которому нищий Лазарь тщетно воздевает руки.

So, too, the ideal brought into her life by Ames remained.

Вместе с тем то, что она узнала от Эмса о высоких идеалах, глубоко запало ей в душу.

He had gone, but here was his word that riches were not everything; that there was a great deal more in the world than she knew; that the stage was good, and the literature she read poor.

Сам Эмс ушел из ее жизни, но в ушах Керри звучали его слова о том, что деньги еще не все в жизни, что в мире есть много ценного, о чем Керри не имеет и представления, что театр — великое искусство и что читала она до сих пор только вздор.

He was a strong man and clean — how much stronger and better than Hurstwood and Drouet she only half formulated to herself, but the difference was painful.

Этот человек был сильный и честный, гораздо сильнее и лучше Герствуда и Друэ. Ей не хотелось сознаваться даже самой себе, но разница между ними была мучительной.

It was something to which she voluntarily closed her eyes.

Она намеренно закрывала на это глаза.

During the last three months of the Warren Street connection, Hurstwood took parts of days off and hunted, tracking the business advertisements.

В последние три месяца существования бара на Уоррен-стрит Герствуд частенько отлучался с работы и рыскал по газетным объявлениям.

It was a more or less depressing business, wholly because of the thought that he must soon get something or he would begin to live on the few hundred dollars he was saving, and then he would have nothing to invest — he would have to hire out as a clerk.

Это были безрадостные поиски. Нужно было что-то найти — и как можно скорее, иначе придется тратить на жизнь те последние несколько сот долларов, которые останутся после закрытия бара. А тогда уже нечего будет вкладывать в дело и придется искать службу.

Everything he discovered in his line advertised as an opportunity, was either too expensive or too wretched for him.

Все, что в газетах попадалось по части баров, было либо слишком дорого, либо слишком уж мизерно.

Besides, winter was coming, the papers were announcing hardships, and there was a general feeling of hard times in the air, or, at least, he thought so.

Надвигалась зима, газеты предвещали застой в делах, и, судя по общему настроению, наступали трудные времена.

In his worry, other people's worries became apparent.

Терзаемый заботами, Герствуд стал замечать и чужие невзгоды.

No item about a firm failing, a family starving, or a man dying upon the streets, supposedly of starvation, but arrested his eye as he scanned the morning papers.

Сообщения о том, что обанкротилась такая-то фирма, что там-то обнаружили голодающую семью или подняли на улице человека, умиравшего от истощения, — все это останавливало теперь внимание Герствуда, когда он пробегал глазами утренние газеты.

Once the "World" came out with a flaring announcement about

Газета "Уорлд" выступила однажды с сенсационным известием:

"80,000 people out of employment in New York this winter," which struck as a knife at his heart.

"Зимою в Нью-Йорке будет восемьдесят тысяч безработных". Герствуда как ножом по сердцу полоснули эти слова.

"Eighty thousand!" he thought.

"Восемьдесят тысяч! — думал он.

"What an awful thing that is."

— Какой ужас!"

This was new reasoning for Hurstwood.

Для Г ерствуда такие мысли были весьма необычны.

In the old days the world had seemed to be getting along well enough.

В дни его преуспеяния все в мире шло как будто благополучно.

He had been wont to see similar things in the "Daily News," in Chicago, but they did not hold his attention.

Подобные сообщения ему случалось видеть и на столбцах чикагской "Дейли ньюс", но он никогда не обращал на них внимания.

Now, these things were like grey clouds hovering along the horizon of a clear day.

Теперь же эти вести казались ему серыми тучами, обложившими в ясную погоду горизонт.

They threatened to cover and obscure his life with chilly greyness.

Они грозили закрыть собою все небо и омрачить дальнейшую жизнь Герствуда.

He tried to shake them off, to forget and brace up. Sometimes he said to himself, mentally:

Чтобы сколько-нибудь подбодрить себя, он порою мысленно восклицал:

"What's the use worrying?

"Э, зачем так тревожиться?

I'm not out yet. I've got six weeks more.

Ведь я еще не вышел из игры, у меня еще полтора месяца впереди!

Even if worst comes to worst, I've got enough to live on for six months."

А на худой конец сбережений все же хватит на полгода".

Curiously, as he troubled over his future, his thoughts occasionally reverted to his wife and family.

Как ни странно, но сейчас, преисполненный тревоги за будущее, Г ерствуд часто возвращался в думах к жене и детям.

He had avoided such thoughts for the first three years as much as possible.

В первые три года он по возможности избегал этих мыслей.

He hated her, and he could get along without her.

Он ненавидел миссис Г ерствуд и отлично обходился без нее.

Let her go.

Да ну ее!

He would do well enough.

Он еще выбьется на дорогу!

Now, however, when he was not doing well enough, he began to wonder what she was doing, how his children were getting along.

Но теперь, когда фортуна повернулась к нему спиной, он все чаще и чаще стал задумываться над тем, что поделывает жена, как живут его сын и дочь.

He could see them living as nicely as ever, occupying the comfortable house and using his property.

Им-то, наверное, так же хорошо, как и раньше. Вероятно, они занимают тот же уютный дом и пользуются его, Герствуда, добром!

"By George! it's a shame they should have it all," he vaguely thought to himself on several occasions.

"Черт возьми! Ну разве не возмутительно, что все досталось им? — часто негодовал он.

"I didn't do anything."

— Что же такое я сделал в конце концов?"

As he looked back now and analysed the situation which led up to his taking the money, he began mildly to justify himself.

Оглядываясь на прошлое и разбираясь в событиях, которые привели его к похищению денег, Г ерствуд теперь находил для себя смягчающие обстоятельства.

What had he done — what in the world — that should bar him out this way and heap such difficulties upon him?

Что он сделал особенного? Почему он оказался выброшенным за борт? Откуда все эти напасти?

It seemed only yesterday to him since he was comfortable and well-to-do.

Казалось, только вчера он был состоятельным человеком и жил в полном комфорте.

But now it was all wrested from him.

И вдруг у него все вырвали из рук.

"She didn't deserve what she got out of me, that is sure.

"Уж она-то, во всяком случае, не заслужила того добра, что ей досталось от меня! — думал он, вспоминая про жену.

I didn't do so much, if everybody could just know."

— Если бы люди знали правду, все единодушно решили бы, что я ничего особенного не сделал".

There was no thought that the facts ought to be advertised.

Из этого вовсе не следует, что у Герствуда было желание изложить кому-нибудь все факты.

It was only a mental justification he was seeking from himself — something that would enable him to bear his state as a righteous man.

Это было лишь стремлением морально оправдать себя в собственных глазах. В борьбе с надвигавшейся нуждой ему необходимо было сознавать себя честным человеком.

One afternoon, five weeks before the Warren Street place closed up, he left the saloon to visit three or four places he saw advertised in the

Однажды под вечер, недель за пять до закрытия бара на Уоррен-стрит, Герствуд отправился по трем или четырем объявлениям, которые он нашел в

"Herald."

"Геральде".

One was down in Gold Street, and he visited that, but did not enter.

Один бар находился на Голд-стрит. Герствуд доехал до этого места, но даже не вошел внутрь.

It was such a cheap looking place he felt that he could not abide it.

Это был простой кабак, до того жалкий, что ему стало противно.

Another was on the Bowery, which he knew contained many showy resorts.

В другом месте, на Бауэри, он нашел красиво обставленный бар.

It was near Grand Street, and turned out to be very handsomely fitted up.

Здесь, неподалеку от Грэнд-стрит, был расположен целый ряд подобных заведений.

He talked around about investments for fully three-quarters of an hour with the proprietor, who maintained that his health was poor, and that was the reason he wished a partner.

Три четверти часа Герствуд беседовал о своем вступлении в товарищество с владельцем бара, который утверждал, что решил взять компаньона только из-за слабого здоровья.

"Well, now, just how much money would it take to buy a half interest here?" said Hurstwood, who saw seven hundred dollars as his limit.

— Сколько же потребуется денег, чтобы приобрести половинную долю? — спросил Герствуд. Он прекрасно знал, что располагает самое большее семьюстами долларами.

"Three thousand," said the man.

— Три тысячи, — последовал ответ.

Hurstwood's jaw fell.

Лицо Герствуда вытянулось.

"Cash?" he said.

— Наличными? — спросил он.

"Cash."

— Наличными.

He tried to put on an air of deliberation, as one who might really buy; but his eyes showed gloom.

Г ерствуд сделал вид, будто размышляет над выгодностью предложения и, возможно, еще согласится, но во взгляде его сквозило уныние.

He wound up by saying he would think it over, and came away.

Он поспешил закончить разговор, сказав, что еще подумает, и тотчас же ушел.

The man he had been talking to sensed his condition in a vague way.

Владелец бара более или менее разгадал его мысли.

"I don't think he wants to buy," he said to himself.

"Едва ли это серьезный покупатель, — сказал он себе.

"He doesn't talk right."

— Что-то он не так разговаривает".

The afternoon was as grey as lead and cold.

День был свинцово-серый и холодный.

It was blowing up a disagreeable winter wind.

Пронизывающий ветер напоминал о близости зимы.

He visited a place far up on the east side, near Sixty-ninth Street, and it was five o'clock, and growing dim, when he reached there.

Г ерствуд направился еще в одно место, близ Шестьдесят девятой улицы. Было уже пять часов, когда он прибыл туда. Сумерки быстро сгущались.

A portly German kept this place.

Владельцем бара оказался толстый немец.

"How about this ad of yours?" asked Hurstwood, who rather objected to the looks of the place.

— Я к вам по поводу вашего объявления в газете, — сказал Г ерствуд, которому не понравились ни бар, ни его хозяин.

"Oh, dat iss all over," said the German.

— Уже все! — ответил немец.

"I vill not sell now."

— Я решил не продавать.

"Oh, is that so?"

— Вот как? — удивился Герствуд.

"Yes; dere is nothing to dat.

— Да, и кончен разговор.

It iss all over."

Уже все.

"Very well," said Hurstwood, turning around. The German paid no more attention to him, and it made him angry.

Немец больше не обращал на него внимания, и Герствуд обозлился. — Ладно! — отозвался Герствуд, поворачиваясь к двери.

"The crazy ass!" he said to himself.

— Проклятый осел! — процедил он сквозь зубы.

"What does he want to advertise for?"

— На кой же черт помещает он объявления в газете?

Wholly depressed, he started for Thirteenth Street.