Сестра Керри - английский и русский параллельные тексты

Сияющий ночной цветок. Как было упомянуто о Керри

Drouet did not call that evening.

Друэ не пришел в назначенный вечер.

After receiving the letter, he had laid aside all thought of Carrie for the time being and was floating around having what he considered a gay time.

Получив письмо Керри, он на время оставил все мысли о ней и всецело отдался развлечениям, — в том духе, в каком он понимал это слово.

On this particular evening he dined at "Rector's," a restaurant of some local fame, which occupied a basement at Clark and Monroe Streets.

В этот день он обедал в довольно известном ресторане "Ректор", занимавшем подвальное помещение на углу Кларк и Монро-стрит.

There — after he visited the resort of Fitzgerald and Moy's in Adams Street, opposite the imposing Federal Building.

После обеда Друэ отправился в бар "Фицджеральд и Мой" на Адамс-стрит, напротив монументального здания муниципалитета.

There he leaned over the splendid bar and swallowed a glass of plain whiskey and purchased a couple of cigars, one of which he lighted.

Там он присел у роскошной стойки, проглотил рюмку чистого виски и, купив две сигары, закурил одну из них.

This to him represented in part high life — a fair sample of what the whole must be.

Это, по представлению Друэ, входило в обиход жизни "высшего общества" — один из примеров того, какою, наверно, была эта жизнь в целом.

Drouet was not a drinker in excess. He was not a moneyed man.

Друэ не был пьяницей и не был человеком денежным.

He only craved the best, as his mind conceived it, and such doings seemed to him a part of the best.

Он только жаждал всего, что было лучшим в жизни, — в его представлении, разумеется, — и подобное времяпрепровождение казалось ему частицей этого лучшего.

Rector's, with its polished marble walls and floor, its profusion of lights, its show of china and silverware, and, above all, its reputation as a resort for actors and professional men, seemed to him the proper place for a successful man to go.

Ресторан "Ректор" со стенами и полом из полированного мрамора, весь залитый светом и уставленный серебром и фарфором, а главное, пользующийся репутацией излюбленного убежища артистов, казался ему наиболее подходящим уголком для преуспевающего человека.

He loved fine clothes, good eating, and particularly the company and acquaintanceship of successful men.

Друэ любил хорошо одеться, вкусно поесть, но больше всего он ценил хорошую компанию и знакомство с людьми, добившимися успеха в жизни.

When dining, it was a source of keen satisfaction to him to know that Joseph Jefferson was wont to come to this same place, or that Henry E. Dixie, a well-known performer of the day, was then only a few tables off.

Обедая в этом ресторане, он испытывал удовольствие от мысли, что здесь часто бывает Джозеф Джефферсон, что Генри Дикси, другой знаменитый актер того времени, сидит за несколько столиков от него.

At Rector's he could always obtain this satisfaction, for there one could encounter politicians, brokers, actors, some rich young "rounders" of the town, all eating and drinking amid a buzz of popular commonplace conversation.

Это удовольствие всегда можно было получить у "Ректора", где встречались политики, биржевые маклеры, актеры, а также известные всему городу богатые молодые шалопаи и где они пили и ели среди гула банальной болтовни.

"That's So-and-so over there," was a common remark of these gentlemen among themselves, particularly among those who had not yet reached, but hoped to do so, the dazzling height which money to dine here lavishly represented.

"Вон сидит такой-то", — подобную фразу можно было нередко услышать из уст того или иного джентльмена, особенно из числа тех, кто еще не достиг (хотя и надеялся в свое время достигнуть) головокружительной высоты, позволяющей тратить деньги на обильный обед у "Ректора".

"You don't say so," would be the reply.

— Да неужели? — следовал обычный ответ.

"Why, yes, didn't you know that?

— Ну, конечно! Разве вы не знаете?

Why, he's manager of the Grand Opera House."

Он директор Большой оперы.

When these things would fall upon Drouet's ears, he would straighten himself a little more stiffly and eat with solid comfort.

Когда это доносилось до ушей Друэ, он расправлял плечи и ел с еще большим аппетитом.

If he had any vanity, this augmented it, and if he had any ambition, this stirred it.

Если ему и без того свойственно было некоторое тщеславие, подобные разговоры могли только усилить его; если он был честолюбив, они могли лишь еще больше разжечь его честолюбие.

He would be able to flash a roll of greenbacks too some day.

О, настанет день, когда и он сам будет швырять кредитки целыми пачками!

As it was, he could eat where THEY did.

Он и сейчас может обедать там, где обедают эти люди!

His preference for Fitzgerald and Moy's Adams Street place was another yard off the same cloth.

Предпочтение, которое он отдавал бару "Фицджеральд и Мой" на Адамс-стрит, основывалось на тех же соображениях.

This was really a gorgeous saloon from a Chicago standpoint.

Для Чикаго это был роскошный бар.

Like Rector's, it was also ornamented with a blaze of incandescent lights, held in handsome chandeliers. The floors were of brightly coloured tiles, the walls a composition of rich, dark, polished wood, which reflected the light, and coloured stucco-work, which gave the place a very sumptuous appearance.

Как и ресторан "Ректор", он был залит мягким электрическим светом, пол его был выложен пестрыми квадратными плитками, а стены в нижней части облицованы темным полированным деревом, отражавшим огни прекрасных люстр. Цветная лепка в верхней части стен делала зал необычайно роскошным.

The long bar was a blaze of lights, polished woodwork, coloured and cut glassware, and many fancy bottles.

Длинная стойка бара вся утопала в ярком свете и тоже была облицована полированным деревом. Повсюду сверкали хрусталь, цветное стекло и, конечно, множество бутылок всевозможных затейливых форм.

It was a truly swell saloon, with rich screens, fancy wines, and a line of bar goods unsurpassed in the country.

Это был действительно великолепный бар — с огромными пальмами, с дорогими винами и с обилием фруктов, конфет и сигар, лучше которых нельзя было найти нигде.

At Rector's, Drouet had met Mr. G. W. Hurstwood, manager of Fitzgerald and Moy's.

В ресторане "Ректор" Друэ познакомился с мистером Герствудом. Это был управляющий баром "Фицджеральд и Мой".

He had been pointed out as a very successful and well-known man about town.

О нем говорили как о человеке преуспевающем и весьма светском.

Hurstwood looked the part, for, besides being slightly under forty, he had a good, stout constitution, an active manner, and a solid, substantial air, which was composed in part of his fine clothes, his clean linen, his jewels, and, above all, his own sense of his importance.

Герствуд вполне оправдывал это мнение. Ему было под сорок, он обладал крепким сложением, деятельной натурой и имел солидный, внушительный вид, отчасти благодаря тому, что носил отличные костюмы, белоснежные рубашки и драгоценные запонки и булавки, но главным образом благодаря сознанию собственной значительности.

Drouet immediately conceived a notion of him as being some one worth knowing, and was glad not only to meet him, but to visit the Adams Street bar thereafter whenever he wanted a drink or a cigar.

Друэ тотчас же понял, что это человек, с которым стоит водить дружбу, и потому не ограничился простым знакомством с Г ерствудом, а стал заходить в бар на Адамс-стрит всякий раз, как у него являлось желание пропустить стаканчик или выкурить сигару.

Hurstwood was an interesting character after his kind.

Г ерствуд представлял собою довольно интересный тип.

He was shrewd and clever in many little things, and capable of creating a good impression.

Он был умен и хитер в мелочах и умел производить на людей выгодное впечатление.

His managerial position was fairly important — a kind of stewardship which was imposing, but lacked financial control.

Его должность была довольно почетной — нечто вроде директора, но без права распоряжаться финансами.

He had risen by perseverance and industry, through long years of service, from the position of barkeeper in a commonplace saloon to his present altitude.

Ценою большого усердия и настойчивости, после долгих лет службы Герствуд сумел подняться от должности буфетчика в дешевеньком салуне до нынешнего положения.

He had a little office in the place, set off in polished cherry and grill-work, where he kept, in a roll-top desk, the rather simple accounts of the place — supplies ordered and needed.

У него был при баре свой маленький кабинет, отделанный полированным вишневым деревом, и здесь в своем столе он хранил всю свою весьма несложную бухгалтерию, с помощью которой учитывал товары — нужные, заказанные и полученные.

The chief executive and financial functions devolved upon the owners — Messrs. Fitzgerald and Moy — and upon a cashier who looked after the money taken in.

Общее руководство и финансовые функции осуществляли владельцы — Фицджеральд и Мой — и кассир, в ведении которого находилась выручка.

For the most part he lounged about, dressed in excellent tailored suits of imported goods, a solitaire ring, a fine blue diamond in his tie, a striking vest of some new pattern, and a watch-chain of solid gold, which held a charm of rich design, and a watch of the latest make and engraving.

Большую часть времени Герствуд расхаживал по бару в элегантном костюме из заграничного материала, сверкая солитером на пальце и великолепной булавкой с голубым алмазом в галстуке, щеголяя изумительным жилетом непременно какого-нибудь нового фасона, массивной золотой цепью, замысловатым брелоком и часами наилучшей марки.

He knew by name, and could greet personally with a "Well, old fellow," hundreds of actors, merchants, politicians, and the general run of successful characters about town, and it was part of his success to do so.

Он знал по имени и приветствовал словами "а, здорово, старина!" сотни актеров, коммерсантов, политиков и множество всяких других людей, пользовавшихся известностью в городе, и этим отчасти объяснялись его популярность и успех.

He had a finely graduated scale of informality and friendship, which improved from the "How do you do?" addressed to the fifteen-dollar-a-week clerks and office attaches, who, by long frequenting of the place, became aware of his position, to the "Why, old man, how are you?" which he addressed to those noted or rich individuals who knew him and were inclined to be friendly.

У него была точно градуированная шкала приветствий, постепенно повышавшаяся от "добрый день!" по адресу конторщиков и мелких служащих, получавших пятнадцать долларов в неделю (но благодаря частому посещению бара имевших честь знать, кто такой Герствуд), до "здравствуйте, здравствуйте! Как поживаете?".

There was a class, however, too rich, too famous, or too successful, with whom he could not attempt any familiarity of address, and with these he was professionally tactful, assuming a grave and dignified attitude, paying them the deference which would win their good feeling without in the least compromising his own bearing and opinions.

Это относилось к знаменитостям или богачам, знавшим его и относившимся к нему дружелюбно. Существовал, однако, еще один разряд гостей, слишком богатых или слишком знаменитых; с ними Герствуд даже и не пытался позволить себе фамильярный тон. К таким людям он подходил с профессиональным тактом, оказывая им должное почтение и придавая при этом своему лицу выражение серьезности и собственного достоинства. Это завоевывало ему их благосклонность, а достоинство его при этом нисколько не страдало.

There were, in the last place, a few good followers, neither rich nor poor, famous, nor yet remarkably successful, with whom he was friendly on the score of good-fellowship.

И, наконец, было несколько завсегдатаев не богатых, но и не бедных, довольно известных, но не пользовавшихся громкой славой, с которыми Г ерствуд поддерживал истинно приятельские отношения.

These were the kind of men with whom he would converse longest and most seriously.

С людьми этого сорта он охотнее всего беседовал, к их мнению он серьезнее всего прислушивался.

He loved to go out and have a good time once in a while — to go to the races, the theatres, the sporting entertainments at some of the clubs.

Он любил время от времени доставлять себе удовольствие, то есть посещать бега, театры или спортивные зрелища, устраивавшиеся в каком-либо клубе.

He kept a horse and neat trap, had his wife and two children, who were well established in a neat house on the North Side near Lincoln Park, and was altogether a very acceptable individual of our great American upper class — the first grade below the luxuriously rich.

У него был хороший выезд; вместе с женой и двумя детьми он жил в красивом особняке на Северной стороне, близ Линкольн-парка, и был представителем нашего американского так называемого "высшего класса" и по жизненному уровню стоял лишь ступенью ниже денежных тузов.

Hurstwood liked Drouet.

Друэ очень нравился Герствуду.

The latter's genial nature and dressy appearance pleased him.

Ему по душе были и добродушная общительность этого молодого человека и его нарядный внешний вид.

He knew that Drouet was only a travelling salesman — and not one of many years at that — but the firm of Bartlett, Caryoe & Company was a large and prosperous house, and Drouet stood well.

Он знал, что Друэ — всего лишь коммивояжер и притом с весьма небольшим стажем, но "Бартлет, Карио и ^ " считалась крупной и процветающей фирмой, и Друэ был там на хорошем счету.