Сестра Керри - английский и русский параллельные тексты

Путь побежденных. Эолова арфа

In the city, at that time, there were a number of charities similar in nature to that of the captain's, which Hurstwood now patronised in a like unfortunate way.

В городе в то время существовало множество благотворительных учреждений, занимавшихся примерно тем, что и капитан, и Г ерствуду приходилось пользоваться их жалкой помощью.

One was a convent mission-house of the Sisters of Mercy in Fifteenth Street — a row of red brick family dwellings, before the door of which hung a plain wooden contribution box, on which was painted the statement that every noon a meal was given free to all those who might apply and ask for aid.

На дверях миссии Сестер милосердия — в кирпичном жилом доме на Пятнадцатой улице — висел простой деревянный ящик пожертвований. Надпись на этом ящике гласила, что всякий, кто обратится в миссию с просьбой о помощи, может получить в полдень бесплатный обед.

This simple announcement was modest in the extreme, covering, as it did, a charity so broad.

Это в высшей степени скромное объявление на самом деле означало широкую благотворительную деятельность.

Institutions and charities are so large and so numerous in New York that such things as this are not often noticed by the more comfortably situated. But to one whose mind is upon the matter, they grow exceedingly under inspection.

В Нью-Йорке такое количество миссий и прочих благотворительных обществ, что люди, живущие в довольстве, обычно проходят мимо подобных объявлений, не замечая их.

Unless one were looking up this matter in particular, he could have stood at Sixth Avenue and Fifteenth Street for days around the noon hour and never have noticed that out of the vast crowd that surged along that busy thoroughfare there turned out, every few seconds, some weather — beaten, heavy-footed specimen of humanity, gaunt in countenance and dilapidated in the matter of clothes.

Стоя в утренние часы на углу Шестой авеню и Пятнадцатой улицы и не зная о деятельности миссии, можно было не обратить внимания на то, как от густой толпы, снующей на этом оживленном перекрестке, каждые несколько секунд отделяется какой-нибудь потрепанный всеми ветрами, тяжело волочащий ноги представитель человеческой породы, с испитым лицом и в ветхой одежде.

The fact is none the less true, however, and the colder the day the more apparent it became.

Чем холоднее день, тем раньше можно наблюдать эту картину.

Space and a lack of culinary room in the mission-house, compelled an arrangement which permitted of only twenty-five or thirty eating at one time, so that a line had to be formed outside and an orderly entrance effected.

Ввиду недостатка места в миссии накормить одновременно можно было лишь двадцать пять или тридцать человек, остальные же вытягивались в длинный ряд снаружи и входили по очереди.

This caused a daily spectacle which, however, had become so common by repetition during a number of years that now nothing was thought of it.

Это зрелище, повторявшееся изо дня в день и из года в год, стало для жителей Нью-Йорка настолько привычным, что не возбуждало ни малейшего интереса.

The men waited patiently, like cattle, in the coldest weather — waited for several hours before they could be admitted.

Бедняки ждали терпеливо даже в самую холодную погоду, — ждали несколько часов, чтобы их впустили.

No questions were asked and no service rendered.

Здесь не задавали никаких вопросов и не оказывали никаких услуг.

They ate and went away again, some of them returning regularly day after day the winter through.

Пришедшие ели и уходили. Многие из них появлялись здесь каждый день в течение всей зимы.

A big, motherly looking woman invariably stood guard at the door during the entire operation and counted the admissible number.

В дверях стояла рослая матрона, следившая за очередью и отсчитывавшая тех, кого можно было пропустить.

The men moved up in solemn order.

Люди продвигались вперед в строгом порядке.

There was no haste and no eagerness displayed.

Никто не торопился и не суетился.

It was almost a dumb procession.

Это было похоже на шествие немых.

In the bitterest weather this line was to be found here.

Людей, ожидающих обеда, можно было застать здесь в самую лютую стужу.

Under an icy wind there was a prodigious slapping of hands and a dancing of feet. Fingers and the features of the face looked as if severely nipped by the cold.

Под порывами ледяного ветра горемыки хлопали в ладоши и приплясывали, их лица имели такой вид, точно их жестоко пощипал мороз.

A study of these men in broad light proved them to be nearly all of a type.

Присмотревшись к этим людям при ярком свете дня, можно было заметить, до чего они все похожи друг на друга.

They belonged to the class that sit on the park benches during the endurable days and sleep upon them during the summer nights.

Они принадлежали к тем бездомным, которые коротают дни на садовых скамейках, а летом и ночуют там же.

They frequent the Bowery and those down-at-the-heels East Side streets where poor clothes and shrunken features are not singled out as curious. They are the men who are in the lodginghouse sitting-rooms during bleak and bitter weather and who swarm about the cheaper shelters which only open at six in a number of the lower East Side streets.

Они бывали в ночлежках на Бауэри и бродили по тем неказистым улицам восточной части города, где лохмотья и изможденное лицо никого не удивляют.

Miserable food, ill-timed and greedily eaten, had played havoc with bone and muscle.

Скверная еда, не вовремя и с жадностью поглощаемая, разрыхлила их кости и мышцы.

They were all pale, flabby, sunken-eyed, hollow-chested, with eyes that glinted and shone and lips that were a sickly red by contrast.

Все они были бледны, дряблы, с ввалившимися, лихорадочно блестевшими глазами, впалой грудью и болезненно-красными губами.

Their hair was but half attended to, their ears anaemic in hue, and their shoes broken in leather and run down at heel and toe.

Их волосы были взъерошены, уши побелели, стоптанные башмаки потрескались.

They were of the class which simply floats and drifts, every wave of people washing up one, as breakers do driftwood upon a stormy shore.

Это были люди, беспомощно плывшие по течению, и каждая людская волна выбрасывала все новых, подобно тому, как буря выбрасывает на берег мелкие щепки.

For nearly a quarter of a century, in another section of the city, Fleischmann, the baker, had given a loaf of bread to any one who would come for it to the side door of his restaurant at the corner of Broadway and Tenth Street, at midnight.

Уже почти четверть века в другой части города пекарь Флейшман давал булку каждому, кто приходил за ней в полночь к задней двери его магазина на углу Бродвея и Десятой улицы.

Every night during twenty years about three hundred men had formed in line and at the appointed time marched past the doorway, picked their loaf from a great box placed just outside, and vanished again into the night.

Каждую ночь в течение двадцати лет человек около трехсот выстраивались в очередь: в определенный час дверь открывалась, голодные, проходя мимо, брали из огромной корзины булку и скрывались во мраке ночи.

From the beginning to the present time there had been little change in the character or number of these men.

Состав и число этих людей почти не менялись.

There were two or three figures that had grown familiar to those who had seen this little procession pass year after year.

Лица многих из них уже запомнились тем, кто из года в год наблюдал за этой процессией.

Two of them had missed scarcely a night in fifteen years. There were about forty, more or less, regular callers.

Тут было двое таких, которые за пятнадцать лет не пропустили ни одной ночи, и около сорока более или менее постоянных посетителей.

The remainder of the line was formed of strangers. In times of panic and unusual hardships there were seldom more than three hundred.

Во время кризиса и необычайных трудностей в очереди редко собиралось более трехсот человек.

In times of prosperity, when little is heard of the unemployed, there were seldom less.

Во время процветания, когда о безработных почти и не слыхали, у булочной выстраивалось такое же количество народу.

The same number, winter and summer, in storm or calm, in good times and bad, held this melancholy midnight rendezvous at Fleischmann's bread box.

Зимою и летом, в бурю и в хорошую погоду приблизительно те же триста человек назначали друг другу печальные свидания у хлебной корзины Флейшмана.

At both of these two charities, during the severe winter which was now on, Hurstwood was a frequent visitor.

Герствуд стал частым гостем в этих очередях.

On one occasion it was peculiarly cold, and finding no comfort in begging about the streets, he waited until noon before seeking this free offering to the poor.

Однажды выдался особенно холодный день, и он долго и безрезультатно просил милостыню на улицах, а под конец отправился в приют Сестер милосердия.

Already, at eleven o'clock of this morning, several such as he had shambled forward out of Sixth Avenue, their thin clothes flapping and fluttering in the wind.

Уже в одиннадцать часов туда приплелось несколько подобных ему бедняков. Ветер трепал их ветхую одежду.

They leaned against the iron railing which protects the walls of the Ninth Regiment Armory, which fronts upon that section of Fifteenth Street, having come early in order to be first in.

Придя пораньше, чтобы попасть в столовую первыми, они ждали, прислонившись к железным перилам перед зданием арсенала Девятого полка, выходящим на Пятнадцатую улицу.

Having an hour to wait, they at first lingered at a respectful distance; but others coming up, they moved closer in order to protect their right of precedence.

До открытия оставался еще целый час, и голодные держались на некотором расстоянии от входа. Но так как прибывали все новые, те, кто пришел раньше, желая закрепить за собой право первенства, начали придвигаться ближе к двери.

To this collection Hurstwood came up from the west out of Seventh Avenue and stopped close to the door, nearer than all the others.

К этому сборищу Г ерствуд присоединился со стороны Седьмой авеню и стал возле самых дверей.

Those who had been waiting before him, but farther away, now drew near, and by a certain stolidity of demeanour, no words being spoken, indicated that they were first.

Те, кто явился до него, подошли ближе и своим поведением, не произнося ни слова, дали ему понять, что они первые.

Seeing the opposition to his action, he looked sullenly along the line, then moved out, taking his place at the foot.

Получив отпор, Г ерствуд угрюмо оглядел очередь и пошел занимать место в самом хвосте.

When order had been restored, the animal feeling of opposition relaxed.

Когда порядок был восстановлен, чувство враждебности рассеялось.

"Must be pretty near noon," ventured one.

— Должно быть, двенадцать уже скоро? — спросил один.

"It is," said another.

— Наверное, — ответил другой.

"I've been waiting nearly an hour."

— Я жду тут больше часу.

"Gee, but it's cold!"

— Черт возьми, холодно!

They peered eagerly at the door, where all must enter.

Они жадно смотрели на дверь, в которую все должны были скоро войти.

A grocery man drove up and carried in several baskets of eatables.

Вот подъехал бакалейщик и внес в дом корзины со съестными припасами.

This started some words upon grocery men and the cost of food in general.

Это вызвало несколько ленивых замечаний насчет цен на продукты.

"I see meat's gone up," said one.

— Мясо-то дорожает! — заметил кто-то.

"If there wuz war, it would help this country a lot."

— А случись война — что было бы?

The line was growing rapidly.

Очередь все росла.

Already there were fifty or more, and those at the head, by their demeanour, evidently congratulated themselves upon not having so long to wait as those at the foot.

Набралось уже больше пятидесяти человек, и стоявшие впереди явно были довольны, что им не придется ждать так долго, как другим.

There was much jerking of heads, and looking down the line.

Они оборачивались, пытаясь разглядеть конец очереди.

"It don't matter how near you get to the front, so long as you're in the first twenty-five," commented one of the first twenty-five.

— Неважно, какой ты по счету, лишь бы попасть в число двадцати пяти, — пояснил Г ерствуду один из этих счастливцев.

"You all go in together."

— Все входят вместе.

"Humph!" ejaculated Hurstwood, who had been so sturdily displaced.

— Гм! — пробормотал Герствуд, которого так безжалостно прогнали в конец очереди.

"This here Single Tax is the thing," said another.

— Единый земельный налог, вот что нужно, — сказал другой.

"There ain't going to be no order till it comes."

— Без этого порядку не будет.

For the most part there was silence; gaunt men shuffling, glancing, and beating their arms.

Большинство бедняков стояли молча. Исхудалые, оборванные, они переступали с ноги на ногу, посматривали на дверь и хлопали руками, чтобы немного согреться.

At last the door opened and the motherly-looking sister appeared.

Наконец дверь отворилась, и показалась рослая, полная сестра.

She only looked an order.

Она следила за порядком.

Slowly the line moved up and, one by one, passed in, until twenty-five were counted.

Очередь поползла вперед, люди входили один за другим, пока не набралось двадцати пяти человек.

Then she interposed a stout arm, and the line halted, with six men on the steps. Of these the ex-manager was one.

Тогда сестра протянула мощную руку, и очередь остановилась. Шесть человек оставалось на ступеньках, и среди них — бывший управляющий баром.

Waiting thus, some talked, some ejaculated concerning the misery of it; some brooded, as did Hurstwood.

В ожидании обеда одни разговаривали, другие жаловались на свою горькую судьбу, а некоторые, как Герствуд, угрюмо молчали.