Младшая сестра

Свояки

Приток свадебных денег прекратился. В газете появились еще две заметки, направленные против Хабибуллы и подписанные, как и первая, — «Рабочий». Апшеронцы поглядывали на Хабибуллу еще насмешливей и враждебней.

Теперь и мусаватские вожаки не одаряли его прежней приветливостью. Всем своим видом они, казалось, говорили: «Не умеете вы, Хабибулла-бек, делать дела шито-крыто и только компрометируете нас и нашу партию…»

«Жаль, что не убил его тогда у крепостных ворот! — неотступно вертелось в голове Хабибуллы. — И уж, во всяком случае, напрасно выпустили его из тюрьмы на поруки. От таких парней бед не оберешься».

Он обратился к полицмейстеру с жалобой, что его, члена партии «мусават», травят рабочие, и, указав на Юнуса, просил арестовать его как зачинщика травли.

Несколько месяцев назад просьба была бы с легкостью удовлетворена, но теперь, с усилением революционного движения, подобных жалоб и просьб со стороны мусаватистов, орудовавших на промыслах, у полицмейстера было множество, и он ответил Хабибулле с едва сдерживаемым раздражением:

— Не могу же я арестовать всех рабочих, поймите! И без того все враждебные нам газеты вопят о белом терроре, а союзные нам английские войска, на которые мы могли бы опереться, сами знаете, нас покинули, к сожалению.

— Эгоисты! — с досадой вставил Хабибулла.

— Как сказать… Англичанам самим сейчас, знаете, не сладко, — возразил полицмейстер. — Английские солдаты, охранявшие нас, поддавались, к сожалению, большевистской агитации: рабочие их протестуют против помощи, которую правительство Англии нам любезно оказывает; в Индии, в Египте, в Ирландии беспорядки… Это не значит, конечно, что Англия покинет нас перед лицом большевистской опасности, — поспешил он добавить. — Ну и мы сами тоже делаем все, что возможно… Недавно, как вы, наверно, знаете, мы утвердили административные меры против большевистской агитации…

— Эти меры мало к чему приводят! — уныло заметил Хабибулла.

— Есть у нас и другие меры… Члены партии «мусават» сами должны проявлять инициативу, привлекая зачинщиков на нашу сторону. Не забывайте, что в министерстве внутренних дел всегда найдутся средства, чтобы сломить этих коммунистических упрямцев. Пусть только наши люди, ведущие работу на промыслах, возьмут на себя эту деликатную миссию… Что же касается меня, то я, как полицмейстер, имею предписание арестовывать только особо важных, опасных преступников.

— Но ведь он и есть особо важный, опасный преступник! — воскликнул Хабибулла, готовый перечислит, и приумножить все злодеяния Юнуса.

Полицмейстер порылся в папке, вынул оттуда длинный список фамилий.

— Нет у меня такого, — сказал он, просмотрев список.

— Очень жаль… — сказал Хабибулла, обиженно надувшись. — Где же, как не у вас, должен был бы найти защиту старый и верный член партии «мусават»?

Полицмейстер смягчился:

— Согласитесь, Хабибулла-бек, что в такое время, когда большевики на всех углах кричат: «Да здравствует Советский Азербайджан!», когда — и это уже не секрет! — они готовят против нас чуть ли не вооруженное восстание, а Красная Армия, идя им на помощь, готова вторгнуться в пределы Кавказа, — в такое тревожное для нас время погружаться в столь сугубо личные дела, как сбор свадебных денег, не вполне уместно. Вы сами видите, что подобные вещи наши враги истолковывают как поборы и ставят это нам в вину.

— В той же газетке упоминается и об одном вашем приставе, который понуждал покупать пригласительные билеты на свою свадьбу, объявляя, что будет считать недругом всякого, кто не купит билета. А женится этот пристав, как сообщает газета, в пятый раз, — возразил Хабибулла.

— Я знаю об этом, — небрежно сказал полицмейстер. — Пристав есть пристав. Но ведь вы, Хабибулла-бек…

— Что до меня, — прервал Хабибулла, — то я никому не угрожал и женюсь-то всего в первый раз. Впрочем, дело не столько в деньгах, которых я лишился, но просто обидно, как эти нигилисты-большевики могут опошлить старый добрый азербайджанский обычай… — Голос его дрогнул, взгляд выразил глубокую печаль.

Но полицмейстер не склонен был поддерживать сетования Хабибуллы о падении нравов.

— Не будем спорить, Хабибулла-бек! — сказал он миролюбиво. — Мой долг — разъяснить вам положение дел, а вы поймите, что я хочу добра вам же. Для кого, если не для таких людей, как вы, ведется вся моя многотрудная и ответственная деятельность? И, самое главное, поймите: министерство внутренних дел не пожалеет сумм для деликатных миссий, о которых я вам говорил. Искать выхода из ваших затруднений надо именно в этом направлении! — подчеркнул он многозначительно и встал, давая понять, что разговор окончен.

Хабибулла вышел.

«Черта с два мальчишку привлечешь деньгами! — с досадой думал он, возвращаясь домой. — Мальчишка разыгрывает из себя святого — видимо, метит в вожаки, на место того седого армянина…»

Людей, правда, можно привлечь на свою сторону не только деньгами, но также потворствуя их слабостям и страстям к вину, к картам, к женщинам… Хабибулла пренебрежительно усмехнулся: не вязались все эти страсти с обликом его врага. Но все-таки должны же быть у человека слабости, воздействуя на которые можно его сломить!..

Весь вечер просидел Хабибулла у себя в комнате, курил одну папиросу за другой и размышлял, как бы привлечь Юнуса на свою сторону или хотя бы обуздать его, и злился на себя и на весь мир, что не может найти такого способа.

Под руку ему попал лежащий на столе номер «Таймса» — один из тех номеров, которые время от времени присылал ему Лиддель, прося взамен прислать те или иные сведения о жизни в Азербайджане. Одна из статеек самого Лидделя была отчеркнута синим карандашом.

«В Баку такой порядок и спокойствие, какого не было уже несколько лет, — прочел Хабибулла. — Гавань полна судов. Нефтяные промыслы дают все возрастающее количество нефти. Забастовки становятся редким явлением. Жители, будь то азербайджанцы, армяне или русские, сохраняют спокойствие и живут мирно. Тифлисско-Бакинская железнодорожная линия вполне безопасна, точно путь из Итона в Бирмингам…»

Хабибулла в ярости отшвырнул газету — будь он проклят, этот брехун! — и лег на диван.

Было уже поздно, когда Фатьма приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Хабибулла увидел ее. Опять этот нос!

— Чего тебе? — раздраженно крикнул Хабибулла. — Разве не знаешь, что никто не смеет ко мне входить, когда я думаю!

— К тебе пришел Теймур, — пробормотала Фатьма виновато.

— Никого не принимать!

— Говорит, по важному делу.

Хабибулла гнушался Теймура, но судьба, как нарочно, уже не впервые сталкивала его с ним. А после того как оба они породнились с Шамси, встречи в доме тестя стали неизбежны. Хабибулла, правда, никогда не удостаивал Теймура разговором, а Теймур, по молчаливому соглашению, никогда не являлся в дом к Хабибулле. Надо думать, что если Теймур решился прийти, то уж действительно по важному делу.

— Ладно, впусти его, — буркнул Хабибулла.

Теймур, войдя, почтительно поздоровался с Хабибуллой и долго переминался с ноги на ногу, пока, наконец, не рассказал начистоту о своих затруднениях.

— Очень нуждаюсь в тебе, Хабибулла-бек, помоги — больше мне не к кому обратиться, всюду я уже должен. Ко всему, мы теперь с тобой свояки и обязаны друг другу помогать, — жалобно закончил он свой рассказ.

Хабибулла поморщился: нечего сказать, приятный свояк для человека, род которого восходит к древнейшим властительным фамилиям Азербайджана!

— А много ль тебе нужно? — спросил он.

Теймур назвал сумму.

— Да ты в своем уме ли? — отмахнулся Хабибулла. — Откуда мне столько взять?

— Ты теперь большой человек, стоишь на горе, тебе виднее, где взять… — ответил Теймур подобострастной многозначительно. — Знай, что я в долгу у тебя не останусь, пригожусь…

— Пригодишься?

И тут Хабибуллу осенило: Теймуру нужны деньги; ему, Хабибулле, нужно заткнуть горло Юнусу; Юнусу нужна его сестра Баджи — она-то и есть его слабость! Чего же проще? Он, Хабибулла, достанет в министерстве деньги и даст их Теймуру с тем, чтобы тот расплатился с фаэтонщиком, а за это отпустил бы девчонку к ее братцу — благо сам Теймур говорит, что она ему надоела. В свою очередь, нужно поставить перед Юнусом условие: вернув к себе сестру, пусть прекратит травлю против него, Хабибуллы. Вот ключ к решению!

Хабибулла изложил свой план Теймуру.

Теймур поразмыслил, и план пришелся ему по вкусу: он получит деньги, расплатится с Рамазаном. То, что Баджи перейдет жить к брату, для него, Теймура, беды не составит — с каждым днем все хуже становится девчонка; на крайний случай, если захочется взять ее назад, можно сделать это без особых хлопот — закон на стороне мужа.

Па том Хабибулла и Теймур и порешили.

— Приятно иметь умного свояка! — восхищенно сказал Теймур на прощание. — Очень приятно!

Хабибулла в ответ самодовольно осклабился.