Младшая сестра

Волки

Теймур направил посыльного за Юнусом.

— Приезжай нынче вечером — есть важное дело насчет сестры, — передал посыльный, но на расспросы Юнуса не стал отвечать.

Юнус работал в вечернюю смену. Не хотелось ему обращаться к Министрацу с просьбой освободить его на вечер, но тревога за Баджи заставила преодолеть неохоту.

И он был удивлен, когда Министрац, вместо того чтобы отказать, как обычно отказывал рабочим в их просьбах, или потребовать за услугу деньги, как нередко требовал, или хотя бы напомнить, что рабочие в свое время выкатили его на тачке, а он, несмотря на это, делает им добро, с понимающим видом дружелюбно заулыбался и тотчас же дал освобождение на целые сутки.

Юнус удивился бы еще больше, если б узнал, что способствовал этому не кто иной, как Хабибулла, ходатайствовавший за него перед администрацией промысла от имени районного комитета партии «мусават». К содействию комитета Хабибулла прибегнул не столько для большей убедительности своей просьбы, сколько с тайной мыслью скомпрометировать Юнуса: пусть дойдет до рабочих, что их прославленный стихоплет за их же спиной ведет дела с мусаватистами, — доверия к парню в глазах рабочих это не прибавит!..

В городе, по дороге с вокзала к дому Теймура, Юнус встретил Таги. Они обнялись, расцеловались: сколько лет, сколько зим!..

— Как твоя жизнь? — спросил Юнус.

— Старая баня — старый таз! — горько усмехнулся Таги, указывая на свой палан за плечами, добавил: — Вот моя жизнь!

Они пошли рядом, обмениваясь торопливыми и беспорядочными вопросами, как это обычно бывает при встрече давно не видавшихся друзей. Но постепенно беседа их вошла в определенное русло.

— Скоро у рабочих и крестьян будет иная жизнь, — сказал Юнус.

— У рабочих и крестьян… — повторил Таги задумчиво. — А что будет с нами, с амбалами?

Юнус улыбнулся.

— Было время, ты шутил, называя себя нефтепромышленником, а теперь, сменив ведро на палан, видно, стал считать себя беком?

Таги рассмеялся, а лицо Юнуса вдруг стало серьезным.

— Слушай, Таги, что я тебе расскажу… — проговорил Юнус, понизив голос.

И Юнус рассказал амбалу Таги, другу покойного Дадаша, о том, что недавно съехались в Баку большевики со всех концов Азербайджана — из Ганджи и Шамхора, из Кубы и Кедабека, из Шемахи и Карабаха; что состоялся в подполье первый съезд коммунистической партии Азербайджана и что съезд призвал всех рабочих и крестьян Азербайджана свергнуть ненавистную власть нефтепромышленников и беков, власть мусаватистов.

— Мы, амбалы, ничего об этом не знаем, — развел руками Таги. — Таскаем с утра до ночи тяжести на своей спине, как ослы. — Внезапно он оживился: — Я бы к такому делу, чтоб свергнуть власть нефтепромышленников и беков, власть мусаватистов, сам приложил руку!.. — Но тут же он снова сник: — А хватит ли у рабочих и крестьян сил для этого?

И тогда Юнус рассказал амбалу Таги о том, что на помощь рабочим и крестьянам Азербайджана идет Красная Армия со Сталиным во главе; что она уже освободила Ростов и Царицын и движется дальше на юг, на Кавказ; что есть такой большевик, Сергей Миронович Киров, который посылает в Баку оружие и людей и дает указания, как действовать; что скоро вновь будет свободен Азербайджан, и жизнь иная наступит для всех людей труда, для всех, кто беден и обездолен.

Таги слушал не прерывая и, когда Юнус кончил, сказал:

— Наверно, ты, Юнус, прав: тебе на промысле виднее, чем мне, амбалу, у порога чужой лавки!

— Ну и пора оставить этот порог и идти к нам!

Неподалеку от дома Теймура Юнус остановился и стал прощаться с Таги, но почувствовав, что Таги не хочет с ним расставаться, добавил:

— Надо думать, мы еще встретимся — на промыслах…

Перед домом Теймура стоял фаэтон: это Рамазан поджидал уплаты выигрыша.

Хозяин встретил Юнуса любезно, с заискивающей улыбкой — осуществление задуманного Хабибуллой плана зависело, в конечном счете, от согласия Юнуса.

— Как сестра? — спросил Юнус с тревогой в голосе и различил в темном углу галереи Кару и Калантара.

— Эй, Баджи! — позвал в ответ Теймур таким тоном, который должен был рассеять тревоги и сомнения Юнуса.

Баджи показалась Юнусу в этот раз бледной, осунувшейся, но видя, что она здорова и невредима, он облегченно вздохнул. Он хотел остаться с Баджи наедине, расспросить о ее жизни, и Баджи, в свою очередь, готова была поведать ему все, что накопилось у нее на душе, но присутствие Теймура сковывало их.

Они постояли недолго у двери, обменявшись несколькими незначительными словами, и вслед за тем, оставив Баджи в спальне, Теймур ввел Юнуса в комнату для гостей. Здесь Юнус, к своему удивлению, увидел сидящих за столом Шамси, Абдул-Фатаха и Хабибуллу. Он сухо поздоровался, и все сдержанно, но достаточно учтиво ответили ему.

Поданы были чай и угощение. Теймур изображал из себя радушного хозяина и развлекал гостей, но Юнус сразу почувствовал, что у присутствующих есть что-то на уме и что собрались все сюда не просто в гости и не ради чая и угощения.

Часы приближались к десяти.

«Привлекать зачинщиков на нашу сторону..» — повторял про себя Хабибулла совет полицмейстера, но чувствуя настороженность Юнуса, не знал, с чего начать. Легко было полицмейстеру, сидя у себя в кабинете, давать советы, гораздо труднее осуществлять их, столкнувшись лицом к лицу с этими самыми зачинщиками. Так, или иначе, Хабибулла понимал, что настала пора действовать.

— Завтра состоится большой туранский вечер, — промолвил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Будут исполнены песни и танцы тюркских племен — анатолийских турок, арнаутов, азербайджанцев, бухарцев, туркмен, башкир, киргизов и многих других. Будет представлен весь наш великий Туран… — Хабибулла порылся в портфеле, где рядом с деньгами, полученными утром от полицмейстера, лежали пригласительные билеты на вечер, и положил по билету перед Шамси, Абдул-Фатахом и Теймуром. — Побывать там было бы особенно интересно тебе, молодому человеку, — добавил он вкрадчиво, кладя билет и перед Юнусом.

Оскаленная волчья морда глядела на Юнуса с обложки билета.

— Что это значит? — спросил Юнус, указывая на волчью голову.

Хабибулла оживился:

— О волке у нас, тюрков, есть прекраснейшее предание! — сказал он. — Хотите, расскажу?

Все, кроме Юнуса, выразили желание слушать.

— Так вот… — начал Хабибулла, подражая манере рассказчика-профессионала, — заблудилось некогда тюркское племя в глубоком тесном овраге и прожило там сотни лет. Люди и стада множились, и не стало места для жилья и пастбищ, истощилась земля, иссякла вода. Наступил голод, мор. Старейшины тщетно ломали головы, как спасти племя. Однажды пастух, пасший стадо, увидел, как волк схватил барана. Презрев опасность, с палкой в руке пастух погнался за волком, но волк вдруг исчез в узкой, едва заметной щели в скале. Пастух прильнул глазами к щели и, изумленный, увидел перед собой неведомый луг, покрытый сочной травой. Он стал сзывать людей, и вскоре все племя огласило воздух криками радости. Но вслед за тем людям стало ясно, что сквозь узкую, едва заметную щель человеку никак не пробраться и что, видимо, волк был волшебный. Тогда выступил кузнец и большим молотом ударил по скале, и раздался протяжный звон; люди поняли, что скала из металла, и впали в уныние. Но кузнец предложил собрать возле скалы все, что может гореть, и вскоре громадное пламя растопило металл и открыло путь к широкому миру. Так, после долгих веков заключения в тесном глубоком овраге, который едва не стал кладбищем, тюркское племя спаслось, и причиной тому был волшебный волк-спаситель, указавший тюркам путь к жизни… Вот почему мы, тюрки, считаем волка нашим покровителем, вот почему изображена голова волка на пригласительном билете на туранский вечер…

Хабибулла оглядел присутствующих и остановил свой взгляд на Юнусе:

— Ну, как тебе нравится это предание?

— Мне оно но душе, — ответил Юнус. — Но кажется, ты неверно его толкуешь…

— Неверно? — удивился Хабибулла. — Почему?

— Волк в нем, по-моему, играет последнюю роль.

— Не согласен с тобой! Разве не волк, убегая, привел пастуха к скале? Разве не он причина спасения племени?

— С таким же успехом можно считать непогоду причиной создания кровли, а воров и разбойников — причиной постройки высокого забора. Но нужно ли из-за этого славословить непогоду, воров и разбойников, как это делаешь ты, восхищаясь волком? Можно с не меньшим успехом считать причиной спасения племени и молот, определивший, что скала из металла, или пламя, растопившее этот металл. Однако подлинные освободители племени, думается мне, не волк, и не молот, и даже не пламя…

— А кто же, по-твоему? — спросил Хабибулла, насторожившись.

— Кузнец и пастух, конечно!

Хабибулла понял смысл сказанного.

— Слишком ты строгий критик, Юнус. Все тебе, у нас не нравится! Но я все же советую тебе прийти завтра на вечер, повеселиться.

— Завтра вечером я работаю.

— Насчет работы не беспокойся — я устрою, чтоб тебя освободили.

— И одежды у меня нет подходящей.

— Одежду я тебе раздобуду.

«Вот пристал, проклятый!.. В чем тут дело?..» — недоумевал Юнус.

— Да стоит ли обо мне так беспокоиться? — сказал он, присматриваясь к присутствующим и теряясь в догадках. — На таком вечере будет народ богатый и важный, а я — простой рабочий.

— Для нас, устроителей вечера, мусаватистов, — все азербайджанцы равны! Недаром наша партия называется «мусават» — равенство.

«Равенство!..» Он, Юнус, уже почувствовал это «равенство» на своей шкуре.

— Нет, не пойду я! — сказал Юнус твердо.

Теймур беспокойно поглядывал на часы. К чему это Хабибулла так обхаживает мальчишку, будто какого-то важного человека? Этак, чего доброго, не успеть до полуночи получить от Хабибуллы деньги и передать их фаэтонщику, будь он проклят! А не успеешь — фаэтонщик доложит Наджафу-Кули, и тогда несдобровать… Теймур решил перейти прямо к делу.

— Твоя сестра, Юнус, хорошая была девушка, поэтому я и взял ее в жены, — начал он. — Но сейчас она испортилась и не слушает меня, своего мужа… Так вот, но закону я могу отпустить Баджи на все четыре стороны, сказав только одно слово: развод!.. Верно я говорю, хаджи? — обратился он к Абдул-Фатаху.

— Муж может разойтись с женой по своему желанию и усмотрению, без объяснения причин, — монотонным речитативом ответил мулла Абдул-Фатах.

— Но я твою сестру уважаю, — продолжал Теймур, — и тебя я тоже уважаю, так как мы — бывшие соседи, а сейчас к тому же и свояки, и я не хочу выгонять Баджи на улицу. Не возьмешь ли ее к себе ты, ее брат? Ведь ты, я знаю, давно хочешь, чтобы сестра жила у тебя… И наш отец, Шамси, тоже не против этого. Верно я говорю, отец?

— Верно! — ответил Шамси с важностью. — Хотя Юнус и Баджи меня всегда оскорбляли, я зла не помню и люблю их, как родных детей. Пусть живут вместе, если хотят, ничего в этом дурного нет.

Шамси теперь было безразлично, где и как будет жить Баджи; вдобавок он знал, что теперь уж не он, а муж является ее господином, и что испрашивают его, Шамси, согласия лишь из приличия.

— Ну как, возьмешь ты к себе свою сестру? — переспросил Теймур Юнуса.