Младшая сестра

Типажный принцип

Телли провалила роль.

Многие удивлялись: как могло такое случиться? Ведь Телли — способная актриса.

Но Виктор Иванович, Али-Сатар и Гамид не считали эту неудачу случайной и отчасти винили за нее себя. В свое время, правда, они высказывались, чтоб роль поручили Баджи, однако не сумели убедить, настоять на своем.

Видел провал Телли и Хабибулла, но до поры замалчивал его. Да и как мог он вести себя иначе? Ведь это он, директор, настоял, чтобы роль дали Телли. Признать теперь, что ответственная роль в спектакле провалена, означало также признать и собственную ошибку.

— Что руководило мной, когда я предлагал доверить роль нашей талантливой актрисе Телли-ханум? — спросил он при обсуждении спектакля. — Я придерживался мнения, что, подбирая актера на ту или иную роль, нужно прежде всего отдавать предпочтение тому, кто по своим типажным данным наиболее подходит к этой роли.

— По типажным данным? — с жаром прервал его Виктор Иванович. — Да ведь этот вреднейший принцип уже давно скомпрометирован в сценическом искусстве! Это, с позволения сказать, метод, когда на роль назначается не тот актер, который мог бы лучше других ее сыграть, — я подчеркиваю: сыграть! — а тот, кто по своим чисто внешним данным представляется наиболее подходящим.

Сейфулла, по обыкновению, принялся возражать:

— По-вашему, Виктор Иванович, типажные данные — ничто, А я убежден, что, скажем, роль Отелло не сможет с успехом сыграть маленький щуплый человечек с комической внешностью, точно так же, как роль прекрасной Дездемоны не сможет сыграть старая, уродливая актриса.

— Нет нужды доводить мою мысль до абсурда! Бесспорно, внешние данные имеют большое значение при подборе актера на ту или иную роль, но все же не они должны определять выбор. Иначе перед актером возникает серьезная опасность: он привыкает к самопоказыванию, перестает работать над собой, как актер, и тем самым дисквалифицируется. Подобное мне не раз приходилось наблюдать.

— Но какое отношение все это имеет к нашей талантливой Телли? — воскликнул Сейфулла.

— А вот какое… Неудача, которая произошла с Телли, показательна и подтверждает мои слова. Года четыре назад Телли, хотя и не блестяще, но для начинающей актрисы удовлетворительно провела роль Эдили. Уже тогда она в известной мере «играла себя» и в дальнейшем, в других ролях, она также главным образом показывала себя. И, наконец, теперь, в новой интересной роли мы видим ее — в который раз! — такой же… Скажу прямо: если так будет продолжаться, я не поздравляю Телли. Актриса не может, не должна играть только себя!

— Позвольте!.. — вскинулся Сейфулла, обидевшись за подшефную. — А как же в таком случае ваша пресловутая Мария Николаевна Ермолова? Ведь вы не раз ставили ее в пример, говоря, что во всех ролях она оставалась сама собой, даже гримом почти не пользовалась. Разве не так?

— Так!

Хабибулла усмехнулся:

— Туманно и непонятно!

— Дело в том, что «оставаться самим собой» — не значит «играть самого себя», — спокойно ответил Виктор Иванович. — Бессмертная Мария Николаевна не «самопоказывалась», но умела по-своему вникнуть в сущность образа, по-своему осмыслить его, донести до зрителя, и в этом она «оставалась сама собой»…

Возможно, если б Баджи слышала этот разговор, она не обратилась бы к Гамиду с такими словами:

— Признаться, я верила, что Телли справится с ролью — ведь персонаж-то во многом напоминает ее.

Гамид многозначительно улыбнулся:

— Напоминает ее? Но в этом-то вся беда!

— Беда в том, что образ сходен с натурой актрисы? — удивленно переспросила Баджи: — Странно слышать такое!

— Попробую объяснить… Согласна ты с тем, что если актер не обладает нравственными качествами и воззрениями передового человека нашего времени, он не сумеет хорошо, правдиво сыграть в советских пьесах роли положительных героев?

— Согласна.

— Даже в том случае, если обладает талантом и владеет техникой актерского искусства?

— Пожалуй… Но ведь образ, который воплотила Телли, — далеко не положительный образ!

— Не забегай вперед… Так вот, мне думается, что в советском театре не только положительный, но и отрицательный образ нельзя убедительно и ярко сыграть, если актер не влюблен в тот идеал, который живет в его сознании, в его сердце в противовес отрицательному персонажу, который он воплощает. История актерского искусства нас убеждающе учит, что лучшие сатирические образы созданы людьми, обладавшими высокими качествами ума и сердца… А какой, скажи по совести, положительный идеал живет в душе нашей Телли?

Баджи не ответила: ей не хотелось дурно говорить о подруге — и без того бедняга достаточно наказана.

— Интересная мысль… — пробормотала она, внутренне соглашаясь с Гамидом. Помолчав, она задумчиво спросила: — Не думаешь ли ты, что потому-то и в роли Эдили Телли была не так уж хороша?

— Именно потому!

— А как стремилась она тогда к этой роли, с каким восторгом, не раздумывая, схватилась за нее — помнишь?

— Помню, конечно… Тогда я не вполне понимал, почему она не имела успеха, и относил это за счет лени и неопытности Телли. Конечно, и эти причины оказали свое влияние, но только теперь я понял главное: в сущности, Телли в душе не осуждала Эдиль, а, может быть, даже сама того не сознавая, во многом симпатизировала ей… И вот теперь — почти та же история!

Баджи кивнула: пожалуй, что так!

— Мне жаль Телли… — печально промолвила Баджи. — Она способная актриса, а вот все как-то неладно с ней получается.

— Может быть, в этом есть доля нашей вины…

В тот же день в пустом актерском фойе Баджи столкнулась с Телли.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она, останавливая подругу.

— Не о чем тебе говорить с той, кого ты иначе, как челкой, не называешь! — огрызнулась Телли. — И мне тоже не о чем говорить с тобой.

— Нет, есть о чем!

Насмешливо покривившись, Телли с вызовом спросила:

— Снова будешь учить меня, как жить? — Сделав понимающее лицо, она добавила: — То, о чем ты хочешь говорить, — мое личное дело!

— А как смотрят на это личное дело твои товарищи — ты знаешь?

— Пусть не уважают — плакать не стану!

— Постыдись так говорить, Телли!

— Я сама знаю, чего мне стыдиться!

— Не думаю, поскольку ты сдружилась с Хабибуллой.

— Хабибуллу-бека оставь в покое!

Они заспорили горячо, страстно, едва не поссорились снова.

Первой опомнилась Баджи: ссорой ничего не достигнешь. Сдержав себя, она переменила тон. Она продолжала говорить все о том же, но теперь осмотрительно выбирая выражения, избегая резких слов, остерегаясь подводных камней, которые так опасны, когда люди спорят о дорогом для них и хотят договориться. Теперь Баджи говорила ласково, убеждающе, как могла бы говорить мать, старшая сестра. И она чувствовала, что слова ее мало-помалу проникают в сердце Телли.

О, как много нужно терпения, мнимой уступчивости, доброй хитрости, когда борешься за человека!

Телли опустила глаза, уныло сказала:

— Может быть, ты права, но теперь уже поздно об этом толковать.

— Нет, нет, Телли — не поздно! Ошибку можно исправить. Но ты должна, ты обязана с ним порвать.

— Не знаю…

— Это не ответ.

— Я постараюсь…

— Нет, обещай мне!

— Ну, ладно…

Баджи облегченно вздохнула: вот и все!

— Дай-ка я тебя за это обниму, расцелую, славная ты наша Телли! — воскликнула Баджи, прильнув к подруге. Она почувствовала, как из глаз Телли скатилась слеза…

— Что может быть для директора приятней, чем созерцание столь трогательного мира и благоволения между товарищами по работе? — послышался вдруг знакомый скрипучий голос.

Телли вздрогнула, невольно высвободилась из объятий Баджи. Застигнутые врасплох, обе так опешили, что не сразу нашлись, что ответить. Хабибулла стоял перед ними, заложив руки в карманы брюк, покачиваясь с носков на пятки. Он медленно переводил свой взгляд с одной на другую и ухмылялся, явно наслаждаясь их смущением.

— Баджи-ханум, надеюсь, извинит меня, если я оторву от нее подругу — у меня срочное дело к Телли, — промолвил он с издевкой.

И сразу будто кто-то подменил Телли:

— Ты меня извини… — пробормотала она растерянно и покорно последовала за Хабибуллой.

Досада, ярость охватили Баджи: быть так близко к цели… Какой черный шайтан принес сюда этого проклятого Хабибуллу! Давно не кипела в Баджи ненависть к Хабибулле с такой силой, как в эту минуту.

— Разговор наш еще не окончен! — крикнула она вдогонку не то Хабибулле, не то Телли.

Те уже были за дверью, а Баджи все стояла в опустевшем фойе, в бессильном гневе сжимая кулаки.

Оставшись с Телли наедине, Хабибулла спросил:

— О чем это вы болтали и в честь чего обнимались?

Еще не высохли слезы на щеках Телли, еще звучали в ее ушах добрые слова подруги, но она понимала, что слезы и слова эти не придутся по вкусу Хабибулле.

— Просто так… женские разговоры… — ответила она, незаметно смахивая слезу.

Хабибулла искоса взглянул на Телли.

— Рассказывай все начистоту! — приказал он. — Нашла с кем обниматься! Тебе, видно, мало, что эта выскочка и вся ее компания радуются твоим неудачам, распространяют слухи, что ты бездарная актриса.

Задето было больное место Телли. Ко всему Телли знала, что от расспросов Хабибуллы не отвертеться — она убеждалась в этом не раз. И Телли, как приказал Хабибулла, рассказала ему все начистоту.

— Они хотят заманить тебя в ловушку и погубить, а ты, глупая, этого не понимаешь! — сказал Хабибулла. — Что с того, что ты один раз сыграла не совсем удачно? В другой раз я дам тебе выигрышную роль, и ты сыграешь отлично, — так, что эта ханжа лопнет от зависти… А теперь… Неужели ты так глупа, чтоб променять меня, директора театра, твоего покровителя, на пустую болтовню, на сомнительные посулы так называемого театрального коллектива? — Хабибулла вложил в последние слова все свое презрение. — А что такое этот пресловутый коллектив? Сборище завидующих друг другу актеров, костюмерш, гримеров, невежественных рабочих сцены! Кто они тебе — этот ненавидящий тебя тверской худрук, нахал Гамид, эта Юлия Минасян, грузинка-портнишка и, наконец, твоя Баджи, завистница и ханжа? Неужели я, Хабибулла-бек, значу для тебя меньше, чем весь этот сброд?

Хабибулла распалился. Впервые за время своей работы в театре говорил он так откровенно. Он почуял, что у него хотят отнять женщину, которой он еще не пресытился и с которой не намерен был так быстро расстаться. Понимал он и то, что если Телли примкнет к лагерю его недругов, — она с их помощью обретет в конце концов подлинный успех как актриса, а это ему совсем не улыбалось: любовь любовью, но не следует забывать, ради чего он здесь директорствует. «Хорош же ты оказался, наш милый друг Хабибулла-бек! — могут сказать ему в один прекрасный день те, кто его сюда направил. — Мы тебе предоставили руководящее место в театре, чтоб ты выполнял нашу волю, а ты вместо этого, себе и большевикам на радость, выпестовал из своей возлюбленной талантливую советскую актрису? Спасибо тебе за это, старый верный член партии мусават, — остается тебе только получить по заслугам!..»