Младшая сестра

Вывески перекрашиваются

Хабибулла был влюблен в Нури-пашу.

С утра торчал он на улице против дома, где жил паша, в ожидании, когда тот выйдет и сядет в свой автомобиль.

Стоило серому автомобилю с флажком отъехать, как вслед за ним с криками «яшасын!» — «да здравствует!» — устремлялись на автомобилях и на фаэтонах члены мусаватского правительства, вожаки партии «мусават» и просто поклонники паши.

Положение журналиста давало Хабибулле возможность находиться среди этих людей. Аскеры, охранявшие священную особу паши, успели привыкнуть к его добровольной свите и не слишком усердно разгоняли ее. Лицо маленького человечка в темных очках примелькалось им еще в Гяндже, и Хабибулла почти беспрепятственно следовал за пашой, жадно ловя каждое его слово, с умилением, на тысячи ладов, передававшееся из уст в уста приверженцами и поклонниками паши. На следующий день в газете появлялась восторженная статейка Хабибуллы, воспевающая доблести Нури-паши и «кавказской мусульманской армии» и подписанная: Хабибулла-бек Гянджинский…

Работа в газете привела в эти дни Хабибуллу на прием к главе германской делегации в Азербайджане полковнику фон дер Гольцу.

— Установление отношений между германским имперским правительством и правительством Азербайджана уже достигнуто, — заявил фон дер Гольц, затягиваясь сигаретой, — и наше пребывание здесь является лучшим доказательством того глубокого дружественного интереса, который имперское правительство и фельдмаршал Людендорф проявляют к Кавказу.

— Наша газета подчеркивает этот дружественный интерес, — решился заметить Хабибулла.

— Это похвально, — поощрительно сказал фон дер Гольц.

— Наша газета также публикует результаты этого интереса, — добавил Хабибулла. — Мы отметили, например, что за вчерашний день в Германию экспортировано тридцать две цистерны с нефтью и сорок вагонов лучшей пшеницы.

— Потребности Германии значительно превосходят эти цифры! — улыбнулся фон дер Гольц, придвигая к Хабибулле ящик с сигарами.

Хабибулла понял, куда тот клонит.

— Мы не преминем осветить на страницах нашей газеты также и это обстоятельство, — отвечал Хабибулла — Наша газета будет способствовать тому, чтобы общественное мнение Азербайджана поняло и поддерживало интересы Германии. Уверен, что наше государство оправдает ожидания его величества императора Вильгельма и дружественной нам Германской империи.

Он говорил тоном вершителя судеб страны. Разве не беки созданы историей для того, чтоб управлять, повелевать? Разве род его не восходит к древнейшим властительным фамилиям Азербайджана? Будь Бахрам-бек жив, он бы порадовался за своего сына!

— Германская делегация не останется у вас в долгу, господин редактор, — завершил фон дер Гольц многозначительно.

«Господин редактор»?..

Голова у Хабибуллы приятно кружилась — вероятно, от крепкой сигары… Чем черт не шутит! Быть может, с помощью немцев он в самом деле не сегодня-завтра станет редактором? С немцами надо вести дружбу. И какой приятный человек этот барон!

В дальнейшем Хабибулла не раз посещал фон дер Гольца, получал от него поручения для газет и доставлял всевозможные сведения, которыми тот интересовался. И всякий раз фон дер Гольц придвигал к Хабибулле ящик с толстыми крепкими немецкими сигарами, от которых приятно кружилась у Хабибуллы голова, и казалось, что еще день-два, и мягкое редакторское кресло к его услугам…

Однажды, когда Нури-паша осматривал древний дворец ширван-шахов, Хабибулле удалось примкнуть к свите, сопровождавшей пашу. Возле больших, украшенных резьбой ворот в южной стене, окружающей дворец, наша остановился, пытаясь разобрать полустертую надпись.

— Если ваше высокопревосходительство разрешит, я прочту — я знаю этот текст! — неожиданно для самого себя произнес Хабибулла, выступив из дальних рядов и очутившись перед пашой. Ему казалось, что он летит в пропасть.

Нури оглядел тщедушную, угодливо склонившуюся фигуру Хабибуллы.

— Прочтите, — сказал он небрежно.

— Поведено строить это здание в 994 году со дня переселения пророка из Мекки в Медину, — не переводя духу, отчеканил Хабибулла. — Как раз тогда, милостью аллаха, доблестные оттоманские турки, во главе с храбрым Лала-Мустафа-пашой, приходили сюда в гости к нам, азербайджанским туркам! — осклабясь, добавил он.

Нури пропустил комплимент мимо ушей: в пору, о которой шла речь, туркам действительно удалось проникнуть в Азербайджан, но встречены они были народом враждебно и продержались в стране недолго…

Вечером, когда Хабибулла лежал на диване и переживал событие, происшедшее с ним у южных ворот дворца ширван-шахов, неожиданно явился Шамси. Хабибулла встретил его холодно.

— Говорят, что вывески теперь должны быть написаны по-турецки. Верно ли это? — спросил Шамси безразличным тоном, хотя вопрос этот был целью его прихода.

— Верно, — сказал Хабибулла.

— Неужели придется менять вывеску, которую ты когда-то так хорошо написал?

— Придется, — жестко ответил Хабибулла. — Все вывески магазинов, лавок, контор теперь должны быть написаны на турецком языке. Теперь все будет на турецком языке! Из Стамбула нашим правительством уже приглашены турецкие учителя для гимназии и выписаны турецкие учебники. Законы, наука, культура тоже будут турецкие! Таков приказ главного штаба «кавказской мусульманской армии» и самого Нури-паши… Сегодня я, кстати сказать, беседовал с ним — приятнейший человек!..

И Хабибулла рассказал Шамси о встрече с Нури-пашой у больших ворот дворца ширван-шахов, сильно приукрашая свою роль и любезность паши в этой встрече.

Шамси внимательно слушал его.

— А помнишь, Хабибулла, ты когда-то спорил со мной, говоря, что турки — наши враги?

Хабибулла нахмурился.

— Не вспоминай, Шамси, о том разговоре, — сказал он, понизив голос. — Тогда, увы, так приходилось говорить, потому что сильны были русские. Но теперь, ты сам видишь, победили турки, и, значит, турки — наши друзья. Наконец, разве об этом не заявил сам султан на приеме нашей мусаватской делегации в Стамбуле?.. Прошу тебя, Шамси, забудь о том разговоре! Ради нашей дружбы — забудь!.. А я бесплатно напишу тебе слова новой вывески, и не на нашем наречии, а на чистом стамбульском языке. И ты еще раз убедишься, что рука у меня легкая. Турецкая вывеска, поверь, принесет тебе новые деньги!

И Хабибулла взял листок бумаги и написал на турецком языке текст новой вывески.

Затаив дыхание следил Шамси за рукой Хабибуллы. Какой ученый человек! Какие знакомства теперь завел — с самим Нури-пашой!.. И тут Шамси вспомнил, как два года назад Хабибулла, написав русскую вывеску, намекнул, что неплохо было бы стать зятем Шамси Шамсиева, и как он, Шамси, лишь усмехнулся в ответ. Недальновиден, оказывается, был он тогда с этой усмешкой…

— Ты мой лучший друг! — сказал Шамси, глядя на листок с турецким текстом. — Счастлив был бы отец, видя на вывеске рядом со своим именем имя такого сына, как ты! — добавил он, намекая теперь, в свою очередь, что непрочь был бы иметь Хабибуллу своим зятем.

Но друг его был в этот день слишком горд, чтобы удостоить его ответом, — он только криво улыбнулся. Видно, друзья поменялись ролями.

Шамси протянул руку за листком, но Хабибулла неожиданно перевернул листок и решительно набросал на обороте:

«Сведущими лицами составляются здесь деловые бумаги на турецком языке».

Он повесит табличку с такой надписью на двери своей парадной. Прежде он умело составлял деловые бумаги на русском языке — теперь он будет составлять их на турецком. Занятие это не помешает его карьере. Напротив: оно даст ему хорошие деньги — турецкий язык будет теперь всюду необходим, а богатство, как он убеждался в последнее время, — родной брат карьеры и славы. Помимо того, выступая в качестве ходатая, он заведет много полезных знакомств. Наконец, он усовершенствует свои познания в турецком языке, которые, но правде говоря, далеко не столь серьезны, как это представляется невежественному Шамси.

— Когда будешь заказывать маляру турецкую вывеску, закажи заодно и для меня небольшую табличку, — сказал он, подавая Шамси листок.

«Опять расходы!..» — с тоской подумал Шамси, но приложив руку к груди, произнес:

— Для тебя, мой друг, нет у меня отказа!..

Маляр закрасил русский текст вывески и написал турецкий. С левого края остался полусвернутый в трубку узорный красный ковер, с правого — желтый, туго перетянутый веревкой тюк шерсти.

Стоя перед магазином и глядя на перекрашенную вывеску, Хабибулла философствовал.

— Все в жизни меняется, — говорил он, — поэтому и вывеска прежде была на русском языке, а теперь ей надлежит быть на турецком. — Этим он как бы хотел побудить Шамси примириться с необходимостью подобных расходов.

Сетовать Шамси, впрочем, особой нужды не было: торговля в магазине шла бойко, а вывеска, хотя и на турецком языке, по-прежнему указывала всем прохожим, что он, Шамси Шамсиев, владелец магазина, и привлекала покупателей.

Хабибулле послышалось, что сидевший у порога магазина Таги отпустил замечание по поводу вывески.

— Ты что говоришь? — спросил он, не расслышав слов, но почуяв в тоне Таги насмешку.

— Ничего, — ответил Таги.

— Как это «ничего», когда я сам слышал?

— Вам только послышалось, Хабибулла-бек.

— Нет, не послышалось! — вмешался Шамси. — Я тоже слышал, как ты что-то про змею лопотал.

— Про змею? — спросил Хабибулла настороженно.

— Ничего я не говорил! — воскликнул Таги. — Сижу себе тихо и размышляю.

Хабибулла снова почувствовал насмешку.

— Не о том, амбал, ты размышляешь, о чем тебе размышлять полагается! — произнес он с угрозой.

Друзья сердито оглядели Таги и вошли в магазин.

Таги остался у порога… Вывеска! Дважды он приносил ее сюда на своей спине. Сначала надпись была на русском языке, теперь — на турецком.

— Змеи кожу меняют, а все равно змеями остаются! — пробормотал Таги упрямо, глядя вслед Шамси и Хабибулле.