Младшая сестра

Сашка

Стать бабушкой?

Признаться, эта мысль пугала Баджи, вызывая представление о немощной старушке со спицами в дрожащих руках, с очками, сползающими на кончик носа.

Но, увидев у груди Нинель крохотного человечка с пушком на плечиках, не смогла сдержать слез радости и умиления. Вот так же, в далекие годы, держала она у своей груди малютку Нинель, разглядывала ее, старалась найти в ней знакомые черты любимого. А теперь вот Нинель не может оторвать глаз от своего младенца.

Любуются малюткой мать, и бабушка, и прабабушка Мария, вслух гадают, каким станет он, когда вырастет, но мысли у всех разные. А разве так важно, какие будут у него глаза — темные или светлые? Будет ли он длинноносым, как его бабка Фатьма, или курносым, как прабабка Мария? Будет ли он небольшого роста, как его отец, или, по капризу природы, высоким, как Юнус, его двоюродный дед? Важно, чтоб внук стал настоящим человеком!..

В дом Баджи с рождением ребенка зачастил Хабибулла.

— В мальчике всего одна четверть русской крови, а имя вы ему прилепили русское — Александр, — упрекнул он однажды Абаса.

— Мы назвали его в память покойного деда Александра Михайловича Филиппова, — пояснил Абас. — Не вижу в этом ничего плохого.

На желчном лице Хабибуллы появилась кривая усмешка.

— Похвально, конечно, что вы так чтите покойного деда — предков следует почитать. Но могли бы посчитаться и с живым: я ведь тоже как-никак мальчику не чужой!

— Александр Михайлович… — начал было Абас, но Хабибулла, вскипев, прервал его:

— Александр Михайлович, Александр Михайлович! А чем он так прославился, твой Александр? — Ревность нашептывала Хабибулле, что покойный, передав внуку свое имя, как бы обрел равные права с живым дедом.

«Чем он так прославился?..» На этот вопрос Абас мог бы ответить весьма обстоятельно — он помнил дядю Сашу и много хорошего слышал о нем. Но, видя, что недовольная гримаса не сходит с лица Хабибуллы, лишь выразительно промолвил:

— Александр Михайлович погиб на фронте.

С языка Хабибуллы едва не сорвалось:

«Мало ли гибнет людей на войне? А ваш Александр Михайлович Филиппов, с которым вы так носитесь, неизвестно даже, где и как погиб!»

Но Хабибулла не решился продолжать разговор в таком духе.

— Могли хотя бы назвать мальчишку азербайджанским именем Искандер — разве не то же самое, что Александр? — проворчал он устало…

Однажды на пухлом запястье ребенка Баджи увидела красную ленточку.

— Это что еще за новость? — изумленно спросила Баджи, брезгливо снимая ленточку. — Откуда она?

— Ее принес Хабибулла-бек и сам навязал Саше на ручку, — ответила Нинель.

— Зачем?

Нинель весело фыркнула:

— Он сказал, что эта ленточка с наговором и предупреждает от болезней!

— И ты, комсомолка, поверила в эту чушь?

— Просто я постеснялась отказать старику — ведь ленточка эта не повредит Сашеньке.

Картина далекого детства всплыла в памяти Баджи мулла Ибрагим с его целебными ленточками! Как стран но: есть, оказывается, у муллы последователи! И кто же? Хабибулла-бек, интеллигент, кичащийся своей образованностью, просвещенностью!

Баджи ошибалась: Хабибулла нисколько не верил в целебную силу ленточки и навязал ее на руку внуку скорее для того, чтоб утвердить над ним свои права, проявить какую-то власть деда. Капризный, суетный старик! Он искал столкновений, в бессильной злобе лез на рожон.

На другой день Хабибулла обнаружил, что ленточка исчезла. Он ждал этого и принялся выговаривать Баджи:

— Ты, бабушка, забываешь, что внук не только твой, но и мой, и что я, как отец его отца, стою на первом месте… Так велось испокон веку: отец в семье — первое лицо! Он несет ответственность за воспитание и судьбу детей.

— Вы сами, однако, не слишком-то помнили об этом, когда вопрос касался воспитания и судьбы ваших детей! — язвительно заметила Баджи. — Что же до Сашки, то вам, вероятно, известно, что ребенок в этом возрасте находится на попечении матери… Так, во всяком случае, говорит советский закон, — добавила она многозначительно.

В другой раз, когда мальчик простудился, Хабибулла принес старую книгу корана, молча положил ее в кроватку.

Нинель поморщилась: похоже, что свекор окончательно выжил из ума! Она взяла книгу, принялась рассматривать завитки арабского шрифта.

Хабибулла, наблюдавший за ней, с задором спросил:

— Что, красиво?

— Весьма! — искренне ответила Нинель: буквы в самом деле были изящны, походили на затейливый узор. — Но…

Хабибулла не дал договорить:

— Арабский шрифт не только красив — он имеет преимущество перед любым другим! Перед латинским, скажем, или перед русским… Ты взгляни только… — с нежностью прошептал он, заглядывая в книгу через плечо Нинель. — Одна буква легко увязывается с другой, другая тянется к третьей, как живая… Удивительно тонкий рисунок! Да ведь такой алфавит остроумнее стенографии!.. — Хабибулла вдруг горестно сник: — Жаль, что пас лишили его… — он почти вырвал книгу из рук Нинель и снова положил в кроватку.

Абас, присутствовавший при разговоре, заметил:

— Не нужно, отец, забывать достоинства русского алфавита! Он дал возможность легче овладеть русской культурой.

— Ты-то откуда выискался такой грамотей? — вскинулся Хабибулла: то, чего он опасался, сбылось — мальчишка набрался в этом доме большевистского духа!

Тетя Мария вошла в комнату — переменить Сашке белье. С упреком взглянув на Хабибуллу, она сказала:

— Не берусь судить об алфавите, а вот класть на постель больного ребенка старую захватанную книгу не следовало бы. Чистота для ребенка…

— Святая книга корана исцеляет больных! — с жаром перебил Хабибулла. Он верил в коран не больше, чем в красную ленточку. Но его душила желчь, и нужно было ее излить. Глаза его заблестели: сейчас начнется настоящий бой!

Но бой не состоялся. Не с кем было скрестить оружие, и давно не было той арены, где он мог бы поразить противника своим полемическим даром. Домочадцы лишь молча переглянулись и убрали ветхий томик корана подальше от Сашки…

Изо дня в день Хабибулла затевал все новые и новые споры, пререкался с Баджи, с Абасом, с Нинель. Он придирался даже к тете Марии, беззлобно отмалчивавшейся в ответ.

Но случалось и так, что Хабибулла подолгу просиживал подле кроватки внука, любуясь им и что-то мурлыча себе под нос. В такие минуты его недоброе лицо освещалось мягким, теплым светом и неузнаваемо преображалось.

Баджи украдкой поглядывала на него и дивилась: недостойную жизнь прожил человек, без любви, без дружбы. И вот на склоне лет довелось ему испытать любовь к внуку. И Баджи боялась спугнуть Хабибуллу в эти редкие, почти молитвенные для него минуты.