Младшая сестра

Сыновья Гулама

А в Баку тем временем, внимая зову партии большевиков и Бакинского Совнаркома, готовясь к отпору непрошеным гостям, рабочие брались за оружие.

На многих промыслах и заводах значительная часть рабочих добровольно ушла в Красную Армию. На некоторых предприятиях число ушедших в армию доходило до половины всего числа рабочих. На одном из промыслов под ружье стала целая смена, на другом — стал весь коллектив. Почти два десятка тысяч своих сынов дал в эти дни Баку в ряды Красной Армии. Формировались новые воинские части. Все ждали грядущих событий.

С волнением и нетерпением ждал их и Газанфар, — военный разгром мусаватистов в Баку, в Шемахе, в Кубе, в Ленкорани и в ряде других мест вселял в него уверенность и звал к новым боям. Но случилось иное — в один из этих дней его вызвал губернский комиссар Мешади Азизбеков и предложил направиться в районы для проведения мобилизации крестьянского населения в Красную Армию.

В первую минуту Газанфар смутился… Для проведения мобилизации? Да любой крестьянин его засмеет, сказав: «А ты, друг Газанфар, почему сам не воюешь? Из тебя был бы солдат лихой!» Нет, ездить по селениям, по деревням и набирать крестьян в солдаты — это дело не для него!.. И хотя не в духе Газанфара было отказываться от поручаемых ему дел, на этот раз, помимо его воли, с губ сорвалось:

— Хотелось бы, Мешади, направиться в места более… серьезные!

Он имел в виду «более опасные», и комиссар его понял.

— Несерьезных мест, Газанфар, у нас сейчас не существует, — сказал комиссар, сделав ударение на «несерьезных». — Вспомни хотя бы Орта-Салахлы… С виду — мирное селение, а вот… — он развел руками. — Сам знаешь, кулаки-негодяи убили там прекрасного большевика Амир-Аслана… В другом месте убили нашего друга Балу-Ами… К слову сказать, и меня во время поездок по районам не раз готовы были угробить контрреволюционеры. В апреле, в селении Халам-джа́ едва не отправили на тот свет. Спасибо местным крестьянам-беднякам — отстояли меня… Так что, как видишь, Газанфар, несерьезных мест у нас сейчас не существует! — Он снова сделал ударение на «несерьезных».

Слова Азизбекова звучали убедительно.

— Ну как, Газанфар, согласен? — спросил он, вглядываясь в Газанфара, хотя уже знал, что тот не будет отказываться.

Он не ошибся.

— Как ты скажешь, Мешади, так и будет! — решительно ответил Газанфар. — Куда пошлешь — поеду. Постараюсь сделать все возможно лучше!..

Во многих селениях и деревнях побывал Газанфар, проводя мобилизацию крестьян в Красную Армию.

Как раз в эту пору издан был Бакинским советом декрет о конфискации бекских и ханских земель, и крестьяне спешили произвести запашки, словно для того, чтоб трудом своим освятить право на эти земли, добытые огнем и кровью.

Газанфар замечал, что в умах крестьян происходят разительные перемены, и если прежде многие крестьяне своей забитостью и покорностью напоминали ему Дадаша, то теперь все чаще встречались на его пути люди, своей волей и стойкостью напоминавшие ему

Гулама, восставшего против сельского старшины. Некоторые удивляли его пониманием самой сути происходящих событий.

Один рассуждали так:

— Если уйдут русские — к нам придут турки, и тогда сила ханов и беков возрастет, отнята будет у нас наша земля, и снова не станет житья от ханов и беков. Значит, чтоб сохранить нашу землю, надо нам идти рука об руку с Советской Россией против Турции, против беков, ханов, мусаватистов!

Другие, в согласии с ними, добавляли:

— Надо также идти рука об руку с крестьянами армянскими и грузинскими — сила наша от этого только возрастет. Напрасно стараются мусаватисты, дашнаки и грузинские меньшевики нас перессорить — нам с армянскими и грузинскими крестьянами делить нечего, разве только что делить счастье, выпавшее сейчас на крестьянскую долю, земли же хватит теперь для всех!

Третьи решительно заявляли:

— Дайте только нам оружие и обучите, как с ним обращаться — не поздоровится тогда туркам и немцам и всем, кто с ними заодно! Не смотрите, что мы землеробы и что руки наши за всю нашу жизнь держали лопату да мотыгу; если нужно будет — сумеем держать в руках и ружьецо!

Золотые слова!

Газанфар готов был обнять и расцеловать каждого, кто говорил так…

Побывал Газанфар и в своем родном селении.

Он прибыл сюда поздно вечером, когда все уже спали, и рано поутру, открыв глаза, он с удивлением увидел перед собой трех сыновей Гулама, сидевших в углу комнаты и, очевидно, дожидавшихся, когда он проснется.

— Что, друзья скажете? — спросил Газанфар, вставая и натягивая сапоги.

— Пришли мы к тебе, Газанфар, вернуть наш должок, — ответил Кямиль, старший сын Гулама.

— Должок? — переспросил Газанфар в недоумении. — Не помню, чтоб кто-либо из вас брал у меня взаймы.

— Должок этот особого рода… Помнишь, как ты защищал отца нашего Гулама от старшины и от полицейских?

Газанфар улыбнулся:

— Это я хорошо помню — у меня до сих пор рубец на спине красуется. Только к чему ты об этом сейчас вспоминаешь?

— А вот к чему…

Кямиль взял Газанфара за руку и вывел за ворота.

Там, на узкой сельской улочке, вьющейся между оградами, сложенными из камней, сидели на корточках, прислонившись к ограде, десятка три молодых сельчан. Некоторые жевали хлеб с зеленым луком и сыром, другие покуривали, третьи вполголоса беседовали между собой. Завидя Газанфара, они почтительно поднялись с мест, оправили одежду, подтянулись. Многие из них были Газанфару хорошо знакомы, кое-кого из молодых он помнил еще детьми.

Газанфар бросил вопросительный взгляд на Кямиля.

— Привели мы к тебе, Газанфар, тридцать наших односельчан, а с нами считай тридцать три. Хотим служить в Красной Армии советской власти, — пояснил Кямиль.

Все сельчане разом заговорили, подтверждая его слова.

— Надеемся — не откажешься? — спросил средний сын, лукаво улыбаясь. Застенчиво улыбнулся и младший.

— О нет! — ответил Газанфар. — Лучшего подарка вы, друзья, и придумать бы не смогли, если б и захотели!.. — Он дружески обнял Кямиля, затем среднего и младшего и с чувством добавил: — Порадовался бы ваш отец на таких сыновей, если б остался он жив!..

Все утро приходили сельчане, просились в Красную Армию. Газанфар с каждым в отдельности беседовал, отвечал на вопросы, разъяснял положение. К вечеру отряд в сто с лишним человек был сформирован.

Кто-то спросил:

— А как мы, друзья, назовем наш отряд?

Один из бойцов предложил:

— Слыхал я, что отряды называют теперь именами хороших людей. Может быть, и нам назвать отряд именем какого-нибудь хорошего человека.

Мысль показалась правильной.

— Давайте назовем его именем Газанфара! — крикнул кто-то, и все одобрительно зашумели:

— Да, да, Газанфара!

— Мы его давно знаем!

— Он — наш земляк и хороший человек!

Газанфар решительным жестом остановил их.

— Нет, товарищи, нет!.. — сказал он. — Спасибо вам за честь и за доверие, но имя мое для вашего отряда не подходит, — еще ничего не сделал я для родного селения… Лучше и правильнее было б назвать отряд именем Гулама: Гулам первый из нашего селения поднял руку на врагов, бился со старшиной и с полицейскими и сослан был за это в Сибирь, где и погиб. А теперь его сыновья собрали отряд для новых боев с врагами. Гулам — вот имя, которое достойно отряда!

Все переглянулись, заговорили… Пожалуй, Газанфар прав… И только сыновья Гулама молчали: лестно, конечно, чтоб отряд был назван именем отца, но не им, сыновьям, высказывать свое мнение в таком вопросе — пусть решают другие.

И другие, коротко потолковав, решили:

— Назвать отряд именем Гулама!

— Что ж, — сказал Газанфар напоследок, обводя лица сельчан дружеским взглядом, — это, мне думается, очень хорошее название для отряда: то, что начал Гулам, но чего не смог довершить, сраженный врагами, довершат бойцы вашего отряда и сыновья покойного доблестного Гулама.