Младшая сестра

Кофе по-турецки

В гости к Нури-паше приехал из Турции его отец, Ахмед-паша.

Почтить гостя явился-фон дер Гольц. Возглавляя германскую делегацию в Азербайджане, он одновременно являлся представителем германского командования при «кавказской мусульманской армии».

— Приветствую счастливого отца двух великих генералов нашего времени! — напыщенно воскликнул фон дер Гольц, имея в виду и брата Нури, Энвер-пашу.

Глаза Ахмед-паши полузакрылись, словно от умиления.

— Я, со своей стороны, приветствую сына фельдмаршала фон дер Гольц-паши! — с внешней учтивостью ответил старый паша, подчеркивая этим, однако, что хотя полковник и является сыном известного преобразователя турецкой армии германского фельдмаршала фон дер Гольца, прозванного на турецкий лад фон дер Гольц-пашой, сам полковник — не слишком значительная персона. Год назад Ахмед-паша не позволил бы себе этой вольности, но теперь, в октябре 1918 года, когда на Западном фронте германские войска терпели жестокие поражения и чувствовалось начало полного разгрома, теперь можно было позволить себе уколоть этого напыщенного немца. — Я помню, — добавил Ахмед-паша, продолжая приветливо улыбаться, — как в свое время меня поразили исключительные дарования вашего отца: в первый же год прибытия в Стамбул он так хорошо усвоил турецкий язык, что уже на следующий год свободно читал по-турецки в высшем военном училище лекции о современной стратегии.

Фон дер Гольц принял комплимент паши как должное и самонадеянно улыбнулся.

— Военный талант — удел славной семьи фон дер Гольц! — вставил Нури. — Он всюду сверкает, этот талант, — в Стамбуле, здесь, на Севере!.. — Говоря о Севере, Нури имел в виду третьего отпрыска этой прусской юнкерской семьи, генерала фон дер Гольца, стоявшего во главе немецких войск, оккупировавших Финляндию, и потопившего там в крови революционное движение; несколько позднее этот фон дер Гольц командовал армией на советско-германской границе и вел тайные переговоры с белогвардейцами, готовя удар на советский Петроград.

Слуга внес кофе, приготовленный по-турецки.

— И рейнвейн! — приказал Нури. В присутствии немцев сыновья Ахмед-паши предпочитали немецкое.

Заговорили о значении Баку.

— Баку ждет судьба второго Стамбула, — заметил старый паша.

Нури было лестно слышать — разве не он, вторгшись в Баку, определил его судьбу.

— Особенно приятно, что она предопределена в согласии с интересами нашей великой союзницы, — сказал он фон дер Гольцу с любезной улыбкой, скрывавшей обиду: кому, как не Нури, было известно, что захват Баку и всего Азербайджана, хотя бы и турецкими руками, издавна являлся одним из важнейших звеньев в цепи намеченных Германией завоеваний? Город Баку немцы рассматривали не только как гигантский нефтяной резервуар, но и как ключ ко всему Востоку. Столь желанный для германских завоевателей «путь на Восток» пролегал именно через Азербайджан.

Немец отнесся к речам Нури и Ахмед-паши благосклонно.

— Германское командование всегда одобрительно относилось к турецким начинаниям, поскольку они отвечали интересам обоих государств, — ответил он и, считая, что обмен любезностями окончен, добавил деловым тоном: — Фельдмаршал Людендорф вместе с тем полагает, что эти начинания не должны отвлекать Турцию от ее прямых военных задач. К сожалению, некоторые узко национальные задачи Турции…

— Не забудьте, барон, что нас вдохновляет священный долг по отношению к русским мусульманам, — вставил Ахмед-паша.

— С этим священным долгом связываются вполне реальные цели, — возразил фон дер Гольц. Он имел в виду использование Турцией закавказского сырья и выражал при этом опасения Людендорфа, что германское военное хозяйство окажется обделенным.

— Не нам судить, если священному долгу сопутствуют реальные цели! — сказал старый паша, поднимая к небу глаза. — Турция, увы, слишком часто несла свою миссию бескорыстно, ради других государств. Нам представляется справедливым положение, при котором права Оттоманской империи на русский Восток были бы столь же неоспоримы, как права Германской империи на русские прибалтийские провинции.

Нури видел, что разговор коснулся щекотливой темы.

— Пусть вопросами высокой политики занимаются в Берлине фельдмаршал Людендорф и брат Энвер! — сказал он примирительно, поднимая бокал. — Мы с вами, барон, солдаты. Наше дело — воевать!

Разговор зашел о положении на Западном фронте.

Невеселые вести привез старый паша. Он прибыл в Баку немногим позже фон дер Гольца, но теперь, когда война на Западном фронте приближалась к развязке, каждый день приносил существенные изменения.

— На центральном участке атака врагов становится все ожесточенней, — сказал Ахмед-паша, отпивая глоток кофе. — На боевом поле Камбре — Сен-Кантен германские части отошли на тыловые позиции, оставив Камбре.

— Германские армии могут с успехом закрепиться на западном склоне Фрескуа ле Гран, — продолжал фон дер Гольц, заглядывая в карманный атлас.

— В Шампани французы и американцы предприняли новые атаки с большими силами и, судя по захваченным приказам, пытались прорвать германский фронт, — добавил паша.

— Но не прорвали, — заметил фон дер Гольц.

— Армия принца Рупрехта к западу от Дуэ отошла на новые позиции, — неумолимо продолжал Ахмед-паша. — Французские войска первой армии преследовали германские арьергарды между Сомой и Уазой. Во Фландрии неприятель возобновил атаки на широком фронте… — Казалось, он готов продолжать подобные сообщения бесконечно.

— Германские армии еще сверкнут как молнии! — с истинно тевтонской самонадеянностью воскликнул фон дер Гольц.

Он начинал раздражать Ахмед-пашу.

— Для нас молнии, к сожалению, уже отсверкали… печально сказал он, намекая на те турецкие армии, в которых командование и штаб состояли из германских офицеров и которые получили в Турции условное название «ильдырым» — молния; с месяц назад англичане, разбив турок в Палестине, покончили с этими армиями.

Разговор грозил принять опасную остроту. Нури взглянул на отца с укоризной: фон дер Гольц, правда, только сын фельдмаршала, но сейчас он представляет здесь интересы германского командования. Неужели старик не понимает, что его сыновья принуждены идти с немцами до конца и что, позволяя себе подобные остроты, он выступает против своих же сыновей? Наконец сейчас он, Нури, сам победитель, и незачем омрачать его торжество этими печальными сообщениями о поражении на западе.

— Дорога утомила отца, поэтому он так мрачно смотрит на наше будущее, — сказал Нури, словно извиняясь за стариковскую бесцеремонность Ахмед-паши. — Были люди, которые не менее мрачно смотрели на наш поход в Баку, однако вы, отец, и барон, и я — здесь!

Фон дер Гольц понял Нури.

— Мне известно, — сказал он, — что мусульманское население в восторге от оттоманских войск.

— Это верно… — сказал Нури и вдруг вспомнил девушку-азербайджанку, бросившую на него взгляд, полный страха и ненависти, когда он приказал повесить старика, укравшего у женщины браслет. Он вспомнил также лежавшую у него на столе в кабинете докладную записку начальника военной полиции, сообщавшую, что в городе распространились слухи о предстоящем уходе из Азербайджана турецких войск.

Фон дер Гольц и Нури обменялись еще рядом любезных фраз и дружески распрощались.

Провожая гостя через приемную, Нури увидел сидящего в дальнем углу мужчину. Завидя Нури и фон дер Гольца, мужчина поспешно встал, и Нури узнал в нем председателя совета министров Азербайджана Хан-Хойского. Только сейчас Нури вспомнил, что тот дожидается его уже около часа.

— Сейчас я приму вас, — сказал он и, проводив фот дер Гольца до самого выхода, вернулся к себе в кабинет. — Пусть войдет! — сказал он адъютанту, кивнув в сторону приемной.

После долгих приветствий и выражения верноподданнических чувств Хан-Хойский приступил к изложению цели своего прихода.

— Ваше высокопревосходительство… — робко начал он. — Я, как и все политические и общественные мусульманские деятели Азербайджана, стою на той точке зрения, что жизнь нашего молодого государства должна идти в полном согласии с политическими тенденциями Оттоманской империи. Для всех нас это непреложная истина… Но за последнее время, — продолжал он, стараясь говорить возможно мягче, — учащаются случаи вмешательства воинских чинов оттоманской армии в дела сугубо внутреннего управления Азербайджана, игнорируются азербайджанские власти… — И председатель совета министров перечислил ряд фактов. — Это создает нежелательное впечатление у населения, — закончил он.

— Что же вы предлагаете? — спросил Нури, пристальна глядя в глаза Хан-Хойскому.

Председатель совета министров наконец решился:

— Ваше высокопревосходительство! Мы полагаем, что государственное управление только тогда может рассчитывать на авторитет и послужить во благо государства, когда оно основано на принципе единовластия…

— Я не совсем понимаю вас, — прервал его Нури с усмешкой. — Кто же, по-вашему, должен стать единовластным: вы или мы?

— Ваше высокопревосходительство! Речь идет скорей о внешних формах суверенитета, без которых нам трудно рассчитывать на поддержку со стороны населения. Нам бы хотелось удостоиться чести, чтоб оттоманское правительство направило к нам в Азербайджан своего дипломатического представителя, подобно тому как это имеет место в Грузии и в Армении. Неужели мусульманский, братский Азербайджан менее достоин того, чем Армения, искони враждебная Оттоманской империи?

— Когда оттоманское правительство найдет нужным, оно направит своего дипломатического представителя и сюда, — сухо сказал Нури. — Меня, я вижу, вам недостаточно! — добавил он резко.

Хан-Хойский понял, что зашел далеко.

— Ваше высокопревосходительство! — поспешил он. — Вы знаете, как наша нация вам благодарна, и пока существует Азербайджан, ваше имя будет в сердцах и на устах его сынов…

«Нация? усмехнулся про себя Нури. — Одно из наших тюркских племен, не имеющих и тени права на самостоятельность!» — Он вспомнил забавного человечка в темных очках и угодливость, с какой тот говорил о захвате своей страны турками.

— И конечно же, — продолжал председатель совета министров, я и все правительство Азербайджана готовы выполнять любые ваши приказы и пожелания…

«Двуличный пес!» — подумал Нури: кое-кто из мусаватистов, стремясь выслужиться, успел донести ему, что Хан-Хойский отправил шифрованную телеграмму в Стамбул своему дипломатическому представителю с просьбой поднять перед турецким правительством вопрос о единовластии в Азербайджане; копия этой телеграммы лежала в ящике стола Нури.

— Изложите все эти мысли в письменной форме, — сказал Нури, вставая. — На досуге я разберу… А пока не буду вас больше задерживать.

Почтительно кланяясь и долго не смея повернуться к Нури спиной, председатель совета министров вышел из кабинета.

Нури остался один.

Было поздно. Но спать ему не хотелось. Он был раздражен беседой с Хан-Хойским. Неужели этот, с позволения сказать, председатель совета министров, этот назойливый, бестактный, двуличный кляузник не понимает, что если он, ферик Нури-паша, находится здесь с войсками, то не для того, чтоб подчиняться этому жалкому, им же самим рекомендованному и сформированному правительству?