Младшая сестра

Зеленый автобус

Детище новоявленного драматурга оказалось неполноценным, хилым. Спектакль «Наши дни», как и предсказывала Баджи, быстро сошел со сцены — по приговору зрителей.

Те, кто с бокалом в руке славословил пьесу, мало-помалу убеждались в своей неправоте. И даже ярую ее защитницу Телли покидал творческий подъем, когда приходилось играть в почти пустом зале.

Все громче велись разговоры в кулуарах театра, в артистических уборных, в столовой, что, поставив пьесу Чингиза, театр совершил ошибку. Все чаще слышался призыв вернуть театр на правильный творческий путь.

— Наше искусство должно быть орудием против фашизма! — со страстью возглашал Гамид.

Не впервые слышала Баджи такие речи. Но с особой силой ощутила она правду этих слов в Ленинграде…

Однажды в серый осенний день она впервые увидела во дворе госпиталя зеленый автобус с бригадой артистов. С их приездом все в госпитале пришло в движение. Раненые заторопились, заковыляли в бомбоубежище, превратившееся в зрительный зал.

Она ухитрилась урвать время и заглянуть туда к началу сатирической сценки: фюрер, красуясь усиками и жидким клином волос на лбу, принимает от генерала фантастическую сводку о параде фашистских войск в Москве. Лающий голос бесноватого то и дело прерывался дружным хохотом зрителей.

Потом представлена была сцена из «Женитьбы» Гоголя. Дебелая купеческая дочка Агафья Тихоновна и трусливый надворный советник вели жеманный диалог. Какими оглушительными аплодисментами, разнесшимися под низкими каменными сводами бомбоубежища, наградили актеров люди в серых больничных халатах!

А после концерта гостей угощали пшенной кашей и сладким чаем — роскошь по тем временам!

Дебелая купеческая дочка превратилась в хрупкую миловидную женщину, по имени Лариса; актер Геннадий, игравший Подколесина, оказался ее мужем. Оба были удивлены, узнав, что их новая знакомая в халате медсестры — актриса, и стали усердно советовать ей перейти к ним на работу в военно-шефскую комиссию.

Особенно настойчив был начальник бригады Арнольд Львович, пожилой суетливый мужчина с добрым лицом. Услышав в ответ, что Баджи нравится ее работа в госпитале, он с серьезным видом стал уверять, что в его агитбригаде она найдет себе применение и как медсестра.

— Я вам сейчас перечислю наших больных, — говорил он, загибая один из другим свои короткие пальцы. — У баянистки нашей — дистрофия и такие отеки — вам и не снились! У танцора Феди — по минус восемь диоптрий в каждом глазу, за это его и не взяли в армию, как он ни просился. И теперь, когда наш Федор отбивает чечетку, я дрожу, как бы он сослепу не лягнул зрителя ногой. А у меня самого, извините, — давление ровно двести на сто!

Баджи быстро сблизилась со всей бригадой — веселые, славные люди! А Октябрьскую годовщину, после того как зеленый автобус исколесил немало дорог от одной воинской части к другой, она праздновала вместе с доктором Королевым в квартире своих новых друзей Ларисы и Геннадия.

На чистой белой скатерти, на красивых тарелках, напоминавших о лучших временах, разложена была скромная, чтоб не сказать скудная, еда, добытая сообща но карточкам. Но зато какие искренние, прочувствованные слова говорили за этим столом актеры, как верили люди, собравшиеся за бедным блокадным ужином, в победу и как горды были своим посильным участием в борьбе с врагом!

Не обошлось в этот праздничный вечер и без домашнего дивертисмента, и она, Баджи, не желая отставать от товарищей, решилась сыграть кое-что из своих ролей в азербайджанских пьесах.

— Талант! — искренне хвалил Арнольд Львович, следя за мимикой, жестами и выразительной, хоть и незнакомой речью артистки. И снова, с опаской поглядывая на доктора Королева, актеры завели разговор о том, что Баджи следовало бы работать у них в агитбригаде.

— Как человек, любящий театр, я, конечно, согласен с большинством, но как врач и начальник отделения госпиталя — протестую! — отшучивался доктор…

Новые друзья долго не давали о себе знать, и Баджи, обеспокоившись, решила их навестить.

Еще с улицы увидела она, что дом, в котором жила актерская чета, полуразрушен. Она с трудом разыскала своих друзей в уцелевшем флигеле того же дома. Они жили теперь в комнатушке, окна которой были заделаны фанерой, и тусклый свет коптилки сеял по стенам мрачные колеблющиеся тени. В углу, в железной печурке, горели обломки какой-то мебели.

Лариса, с обвязанной головой, лежала на диване, безучастная ко всему. К ней притулился, подобрав нош, укутанные одеялом, Геннадий. А рядом на стуле сидел, непривычно пригорюнившись, Арнольд Львович.

Приход Баджи их обрадовал, но ненадолго: все трое были озабочены своими делами.

— Никак не могу прийти в себя… Голова кружится, тошнит… — виновато пояснила Лариса. — Вот, отлеживаюсь перед концертом… — Она вопросительно взглянула на Арнольда Львовича.

— Никуда ты, мой друг, не поедешь — говорю тебе это в который раз! — решительно заявил тот.

Что и говорить, положение было не из приятных: часа через два бригада должна выехать с концертом в воинскую часть на передовую, а Лариса всерьез занемогла. Кто развеселит фронтовиков сценой из «Женитьбы»? Да и Геннадий не больно-то хорош — ноги ему совсем отказывают.

Геннадий, чувствуя себя ответственным за свою партнершу, с трудом поднялся с дивана.

— Может быть, сбегать к кому-нибудь из наших актрис — попросить заменить Ларису? — предложил он.

— Сбегайте, молодой человек, сбегайте, если еще не забыли, как это делается! — с печальной иронией ответил Арнольд Львович, наблюдая, как тяжело поплелся Геннадий к выходу. Затем перевел растерянный взгляд на Баджи, беззвучно зашевелил губами.

Понурый вид всегда веселого, энергичного начальника бригады вызвал у Баджи жалость.

— Арнольд Львович… А что, если мне попытаться заменить Ларису?.. — робко спросила она.

Арнольд Львович мгновенно преобразился.

— Блестящая мысль! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. — Чем черт не шутит!

С дивана слабым голосом отозвалась Лариса:

— Но Баджи ведь даже с текстом Агафьи незнакома…

— Ошибаешься, Ларочка, в техникуме мы играли отрывки из «Женитьбы»!

— Когда это было! И играли-то вы, наверно, на азербайджанском языке?

— Но я не раз слышала, как вы с Геннадием исполняли одну сцену на русском. А на память свою я не жалуюсь!

— Не знаю, право, что сказать…

Но тут, на глазах Ларисы, Баджи вдруг превратилась в знакомую купеческую дочку. Почти не исказив текста, она произнесла несколько реплик.

Арнольд Львович вскочил с места.

— Баджи, дорогая, вся надежда на вас!.. — Он схватил со столика Ларисы тетрадку, сунул в руку Баджи. — Заучивайте текст! — И бесцеремонно усадил ее на стул поближе к коптилке.

Баджи уткнулась в тетрадку — времени было в обрез. В комнате стало тихо, и только в печурке, ярко запылав, потрескивали остатки этажерки, подброшенные Арнольдом Львовичем. Затем послышалось бормотание Баджи, она вставала, жестикулировала. А Лариса ревниво наблюдала за ней, как раненый воин, отдавший оружие в руки товарища.

Наконец вернулся Геннадий, остановился на пороге, прерывисто дыша.

— Ну как — сбегали? — с усмешкой осведомился Арнольд Львович.

Геннадий виновато пробормотал:

— Неудача.

— А у нас наоборот — удача! — Арнольд Львович кивнул на Баджи. — Немедленно начинайте репетировать! — приказал он оторопевшему Геннадию…

Всю жизнь будет помнить Баджи зимний день, темную полосу дороги по снежному покрову замерзшего озера.

Холодный ветер проникал сквозь фанерную крышу автобуса, актеры сидели, закутавшись кто во что, тесно прижавшись друг к другу. Где-то рвались снаряды.

Город давно стал фронтом, с этим ленинградцы уже свыклись. Но передовая, передний край… Что будет с дочкой, если матери не суждено вернуться?.. Стараясь отвлечься от беспокойных дум, Баджи повторяла про себя текст роли. Постепенно в воображении формировался «свой» образ Агафьи Тихоновны, новые, не «Ларисины» интонации и жесты, и она вновь ощутила себя не только случайной дублершей, но творящей актрисой.

Автобус вдруг круто остановился. Военный в белом маскировочном халате подошел к кабине водителя.

— В порядке! — сказал он, проверив пропуск. — Но ехать дальше не советую — немцы бьют по трассе.

— Не впервой, как-нибудь проскочим! — отмахнулся водитель, берясь за баранку, но его удержал Арнольд Львович.

— Погоди, сумасшедший, ты всех нас костьми уложишь! — сказал он и, выйдя из кабины, объявил: — Вынужденная задержка, товарищи!

Актеры вышли на дорогу поразмяться. Притопывая, гулко похлопывая себя, пошагали взад и вперед. Затем снова расселись по местам.

Время шло, а обстрел не прекращался.

— Мы опаздываем… — прервал молчание Геннадий.

— Вам, видно, не терпится оставить вашу Лару вдовой! — оборвал его Арнольд Львович. — Забываете, что за всех здесь отвечает ваш начальник Арнольд Львович!.. Вот если бы снаряды грозили только ему одному, он давно бы проскочил через этот идиотский обстрел!

Ему не возражали.

— Можно мне, Арнольд Львович, сказать свое мнение? — вырвалось у Баджи. — Я, правда, здесь человек случайный, но…

— Случайных в нашем агитавтобусе нет!

— В таком случае скажу, что вы обижаете ваших товарищей, когда отделяете их от себя!

— Отделяю от себя?.. — Арнольд Львович опешил: такая мысль никак не приходила ему на ум. — В конце концов, поступайте, как вам угодно! — сказал он. — Что, мне надо больше, чем всем вам?.. Поехали!..

Не проехали и полкилометра, как автобус занесло на повороте и он едва не столкнулся со встречным грузовиком. Сто-оп!

Из грузовика выпрыгнул летчик, чертыхаясь подошел к автобусу. Узнав, что едут артисты, он смягчился.

А увидя скрюченных, полузамерзших пассажиров, предложил:

— Направьтесь-ка, товарищи, сначала в нашу летную часть — здесь, рядом. Летчики окажут вам великое гостеприимство — обогреют, накормят, напоят. И не только кипятком! — Он многозначительно подмигнул.

Артисты заколебались. Но теперь начальник бригады твердо стоял на своем:

— Не забывайте, товарищи, что нас уже ждут!

Летчик высказал сожаление, и Баджи, высвободив из-под пушистого платка лицо, шутя сказала:

— Пообещайте нам, товарищ летчик, что собьете немецкий самолет за то время, что мы будем на концерте, тогда мы на обратном пути приедем и к вам!

Летчик лихо козырнул:

— Есть сбить немецкий самолет!

И машины разошлись…

Спустя полчаса автобус прибыл на место. Его встретили офицер и два бойца с маскировочными халатами в руках. Бойцы помогли выгрузить скромный походный реквизит, и актеры, облачившись в халаты, направились в блиндаж, где должен был состояться концерт.

Блиндаж был забит людьми до отказа. Многие явились на концерт прямо с переднего края и держали в руках автоматы.

На одном конце блиндажа с бревенчатого наката свисали плащ-палатки, служившие занавесом. За ними — наскоро сколоченный помост — эстрада, и закуток — актерская уборная. Гримировались актеры на нарах, при свете коптилки: шальной снаряд перед самым прибытием бригады перебил провод. Было холодно, тесно.