Младшая сестра

Петровская площадь

Сюда, на эту приморскую пыльную площадь, обычно заставленную высокими штабелями досок, заполненную лотками с арбузами, дынями, свежей рыбой, привезенной с моря на парусниках, стали стягиваться отступающие советские вооруженные силы — красноармейцы, боевые дружины большевиков, отряды вооруженных рабочих, а вместе с ними актив бакинской большевистской организации и ее руководители — Шаумян, Азизбеков, Джапаридзе, Фиолетов. Кто знает, быть может, придется эвакуироваться морем в Астрахань, с тем чтоб, укрепив там свои силы, вновь вернуться сюда и вырвать Баку из рук продавшейся Антанте «Диктатуры»? Петровская площадь и прилегающие к ней кварталы стали маленькой большевистской республикой среди царства торжествующей контрреволюции. Напасть на такую республику и разгромить ее у «Диктатуры» не хватало сил.

Сюда, к этой приморской пыльной площади, ходит Баджи: детский сад, где прежде можно было коротать время с тетей Марией и малышами, закрылся, сидеть дома одной, когда в городе на каждом шагу столько интересного, невозможно; а здесь, на площади, если быть настойчивой, можно повидать Сашу.

Пробраться на площадь нелегко: в лагере — строжайшая охрана. Согласно приказу Мешади Азизбекова сюда никого чужих не пропускают во избежание провокации со стороны «Диктатуры Центрокаспия». Но маленькая фигура в чадре, маячащая у лагеря и столь необычная здесь, вскоре становится знакомой многим, и стоит Баджи показаться на глаза часовому, как раздается возглас:

— Эй, Филиппов! Саша!.. К тебе пришли!

Клич несется по всей площади, доносится до Саши.

Однажды часовой крикнул:

— Филиппов! Невеста пришла!

— Не невеста она, а сестра моего товарища, мы вместе росли в Черном городе на одном заводе, — спешит заверить всех Саша. — Она еще девочка, ей всего… тринадцать лет, — неожиданно для самого себя хитрит Саша, уменьшив возраст Баджи на год.

— А не семнадцать? — лукаво спрашивает один красноармеец. — Под чадрой-то ведь не разобрать!

Саше подобные шутки не по вкусу, но Баджи разражается веселым смехом: она — невеста Саши!

— Ты чего это? — недоумевает Саша.

Баджи спохватывается: не показалось бы Саше, что она смеется над ним. И она отвечает, как отвечали обычно на женской половине в доме Шамси, когда хотели скрыть причину смеха:

— А чего мне плакать? Меня никто не побил!..

Сюда, к этой приморской пыльной площади, все чаще ходит Баджи, чтоб повидаться с Сашей, и теперь часовые называют ее не иначе, как невестой.

Как-то раз, едва красноармеец, стоящий на карауле, успел крикнуть Саше, что пришла его невеста, Баджи увидела Сашу и рядом с ним — незнакомого мужчину лет сорока, в шинели, с винтовкой в руке.

— Я не знал, Филиппов, что у тебя невеста! — сказал человек в шинели, услышав возглас часового.

— Не невеста она, а сестра моего товарища, мы вместе росли в Черном городе, на одном заводе, — по обыкновению заторопился Саша. — Она еще девочка, ей всего… — и на этот раз сказал точно: — четырнадцать лет.

Баджи невольно кивнула головой.

— И теперь живете все вместе? — спросил незнакомец.

Баджи насупилась:

— Нет!

— А где он теперь, твой брат? Кто такой?

Много хорошего могла бы сестра рассказать о своем брате, но обида на брата еще жила в ее сердце. Баджи молчала.

— Ты что же не отвечаешь? — удивился незнакомец.

— Она с братом своим немного не в ладах, — ответил за нее Саша.

— Не в ладах? — переспросил человек в шинели и вдруг неожиданно строго добавил: — Это ты, Филиппов, во всем виноват!

— Я? — вырвалось у Саши.

— А кто же иной? Ты с ними вместе рос, дружишь и сейчас — как же ты допускаешь, что брат с сестрой не в ладах?

— Это верно, конечно, — пробормотал Саша смущенно; он бы давно помирил их, да только вот печальные события помешали — не до того!

Незнакомец уловил внимательный взгляд Баджи.

— Помиритесь — все будет хорошо! — промолвил он и потрепал Баджи по плечу. Затем, обернувшись к караульному красноармейцу, добавил: — Можете эту девушку пропускать в лагерь!..

Мужчина в шинели был уже далеко, а Баджи все смотрела ему вслед и улыбалась.

— Кто это? — прошептала она, когда незнакомец скрылся из виду.

— Это Мешади Азизбеков, губернский комиссар и заместитель комиссара внутренних дел! — ответил Саша почтительным шепотом.

Ни одного из этих слов, кроме имени, Баджи не поняла, но тем не менее с уверенностью произнесла:

— Хороший, добрый человек!..

Красный флаг еще развевался над Петровской площадью, а предатели-меньшевики, эсеры и дашнаки готовились к встрече своих долгожданных гостей — англичан.

Наконец в один из августовских дней прибыл из Северного Ирана в бакинский порт пароход с необычными пассажирами. Бакинцы высыпали на набережную.

Вот они, оказывается, какие, эти англичане, о которых последние дни столько разговоров в городе! На голове пробковые шлемы с повязанной вокруг тульи кисеей; трусики цвета хаки — вместо брюк; короткоствольные толстые ружья — вместо привычных глазу русских винтовок.

Люди, одетые побогаче, восторженно заявляли:

— Это только передовой отряд полковника Нокса. Скоро сюда прибудут большие силы с месопотамского фронта — около трехсот тысяч человек.

Еще с месяц назад такая осведомленность казалась бы подозрительной, но теперь, когда англичане, ступая по шатким сходням, высаживались на берег, уже незачем было ее скрывать.

Были среди этой группы людей и такие, которые держали язык за зубами, и только про себя с удовлетворением размышляли:

«Большевики, правда, еще в городе, на Петровской площади, но здесь, на Приморском бульваре, благодарение богу, уже находятся англичане. Англичане! Недавно казалось, что в город войдут немцы и турки, а вот вошли англичане. Что ж, беды в этом никакой нет: какая, в сущности, разница — немцы и турки или англичане? Кто угодно, только бы не большевики!..»

Но большинство горожан, пришедших на Приморский бульвар поглядеть на англичан, скептически улыбались: едва ли эта горстка короткоштанников отстоит город от германо-турок; вряд ли будут англичане драться и умирать за Баку, как дрались и умирали на фронте красноармейцы — под Геокчаем, Кюрдамиром, Шемахой; им бы в этих коротких штанах скорей гоняться за футбольным мячом, нежели воевать! А в ответ на то, что англичане союзники и друзья бакинцев и их не оставят, многозначительно и иронически соглашались:

— То-то же, что не оставят!..

В свободные часы на Петровской площади устраиваются коротенькие лекции, доклады, занятия по общеобразовательным предметам. Саша занят обучением группы неграмотных товарищей красноармейцев.

В эти часы Баджи не отходит от Саши ни на шаг, внимательно присматривается, прислушивается… Научись она грамоте, она могла бы сама читать про черкешенку и про многое, о чем пишут в книгах. Конечно, Шамси и Абдул-Фатах сказали бы, что обучаться русской грамоте, да еще среди солдат, девушке-азербайджанке незачем и непристойно. Ну и что же? Она от этого, как говорится, не похудела бы!

Буквы и чтение по складам Баджи усваивает с легкостью. Прочесть слово одним духом, как читает Саша, этого она еще не умеет, но похоже, что скоро научится. Теперь ее волнует новое — научиться писать: в умении писать Баджи видит вершину наук.

Среди домашнего хлама Баджи находит старую счетную книгу Шамси и берется за карандаш. Склонив голову набок и шевеля высунутым языком — как ни странно, это помогает! — Баджи старательно списывает, вернее срисовывает, слова и целые фразы из «Кавказского пленника». Она напряжена, на лбу у нее капли пота. Нелегкое занятие — писать! Баджи воображает себя ученой женщиной. Ана-ханум, Ругя, Фатьма в ее глазах — темные невежды. До поздней ночи корпит Баджи над старой счетной книгой Шамси. Рядом с колонкой цифр выстраиваются слова пушкинской поэмы. Баджи любуется своими каракулями. Саша ее похвалит!..

А немцы, турки и мусаватисты между тем обстреливают город.

Идя по улице, Баджи жмется к стенам домов — так теперь поступают пешеходы. Впрочем, это не всегда предохраняет: вот снаряд разбил стену, вот упал человек, обливаясь кровью. Страшно! Ноги Баджи подкашиваются, тошнота подступает к горлу.

В один из августовских дней германо-турки прорвались к окраине города. Вожаки «Диктатуры» растерялись, ее войска стали в панике отступать. Положение было критическим. Большевики с Петровской площади решили взять на себя защиту города. Ожила надежда: отстояв город от германо-турок и мусаватистов, вырвать власть из рук «Диктатуры» и вновь поднять знамя Коммуны. Шаумян предложил большевистским частям открыть огонь по наступающему врагу.

Прячась в воротах дома против площади, Баджи наблюдала, как выкатывали с пароходов на площадь уже погруженные орудия, как тащили красноармейцы снарядные ящики, как заряжали пушки. Дважды мелькнула фигура Саши.

Гремели орудия, это было страшно — еще страшнее, чем свист турецких снарядов, и все же Баджи понимала, что снаряды с площади, несущиеся над городом, грозят не ей, а тем, кто сжал город в кольцо и лишил его хлеба и воды, кто стрелял по городу, кто разлучил ее с братом. И чувство мстительной радости охватывало ее при каждом залпе. Так им и надо, этим немцам, туркам, мусаватистам! Пусть теперь земля дрожит и под ними! Пусть, обливаясь кровью, падают они замертво!

И как в дни марта — словно в ответ ее желаниям — огонь большевистских орудий нанес врагам удар, заставил их откатиться от города.

Весть об удаче дошла до каждого красноармейца. На площади запели «Интернационал». И так громко и радостно звучал он сейчас, что Баджи, сама того не замечая, стала вторить песне..

Затем Баджи пробралась на площадь. Здесь уже царило веселье. Заиграла гармонь. Тут же, среди не остывших еще орудий, красноармейцы стали петь песни и танцевать: «Русская»… «Полька»… «Яблочко»…

— Хорошо! — шепнула Баджи Саше.

Он вспомнил, что когда-то в Черном городе Баджи забавляла соседей танцами.

— Сама, что ли, хочешь потанцевать? — спросил он.

Баджи засмеялась. Он, видно, шутит над ней! Танцевать на площади перед солдатами? Да на это только последняя девка способна! Еще увидит какой-нибудь бездельник из Крепости, разнесет о ней слух по всем переулкам и тупикам. «Эй ты, шут солдатский! Солдатская!» — станут кричать ей вслед мальчишки, станут кидать в нее камни. Нет уж, спасибо!

Но в глубине души Баджи так и подмывало пуститься в пляс.

Один из красноармейцев коснулся ее руки: давай-ка, девушка, потанцуем!

— Уйди! — сердито оттолкнула его Баджи: солдаты, видно, в самом деле принимают ее за дурную девушку.

— Да не бойся ты!.. — дружелюбно произнес красноармеец, пытаясь сунуть ей в руку кусок хлеба.

Баджи снисходительно улыбнулась: она сыта, сама может угостить!

Другой красноармеец хотел ей подарить дешевенькое колечко. Взгляд Баджи загорелся. Красивое! Правда, брать подарки от незнакомого мужчины, да еще от солдата к тому же… Баджи вопросительно взглянула на Сашу. Тот кивком головы дал понять: можно!

Но Баджи не взяла. Что она, нищенка-побирушка или цыганка-гадалка, чтоб бродить по площади и принимать подачки? Она на площади не ради этого, а потому, что сегодня здесь большой, радостный праздник!..