Младшая сестра

Новый директор

Много перемен произошло в театре за время отсутствия Баджи, и все они казались ей к лучшему.

Но была одна — с виду, пожалуй, не столь значительная, — которая встревожила Баджи: прежнего директора неожиданно сняли с работы, и на его месте теперь Хабибулла.

Хабибулла, Хабибулла-бек Ганджинский — директор азербайджанского советского театра? Это никак не укладывалось в уме Баджи.

Правда, до этого Хабибулла работал в управлении театрами. Но одно дело отдаленная комнатка за перегородкой, в управлении, и другое дело — театр, где придется работать с таким человеком под одной крышей.

— Ценное приобретение для нашего театра! — иронизировал Гамид: когда речь заходила о новом директоре, он не мог обойтись без насмешки.

Уже только за тон, каким эти слова произнесены, Баджи готова была простить Гамиду все насмешки, которые он направлял против нее самой, даже против ее Нинель.

Но Чингиз склонен поспорить с Гамидом.

— Напрасно ты злословишь! — запротестовал он однажды. — Прежний директор был, правда, невредный малый, но деревенщина — даже средней школы не окончил. А Хабибулла-бек, как тебе известно, человек на редкость культурный.

Гамид сдержал улыбку: забавно видеть Чингиза в роли поборника культуры.

— А что, собственно, ты понимаешь под словами «на редкость культурный»? — спросил он.

Чингиз удивленно пожал плечами:

— А что тут, собственно, понимать? Культурность — это образование, знания.

— Этого недостаточно,

Телли подсказала:

— Ну, добавь еще воспитание, вежливость, умение удобно, красиво жить.

— И этого мало!

— А что же еще? — Чингиз обвел взглядом присутствующих, словно в поисках ответа, и, встретившись взглядом с Баджи, сам же многозначительно ответил: — Для молодых женщин, например, в понятие культурности входит умение не распускать свои руки!

— А для любого человека — умение вообще не распускаться! — немедля парировала Баджи.

Не такой человек Чингиз, чтобы забыть свою, даже давнюю, обиду, но и она, Баджи, не та, чтобы оставлять подобные колкости без ответа!

Гамиду ответ Баджи по душе: нахалам следует давать отпор! Однако театр не место для такого рода пикировок, особенно сейчас, когда речь зашла о столь важном и серьезном вопросе, как культурность.

— Разные люди, как сами видите, под культурностью понимают разное, — говорит он. — Но я убежден, что своеобразней и глубже всех раскрыл это понятие товарищ Ленин. Он понимал под культурностью не мертвое хранение известной суммы знаний, а активное, творческое применение знаний народными массами для развития общества, для правильного и успешного руководства жизнью.

Для Чингиза самое важное в споре — не ударить в грязь лицом. Вот почему он с апломбом восклицает:

— Ленин говорит так о культурности народных масс, а у нас сейчас идет речь об отдельном человеке, о нашем директоре, о Хабибулле-беке!

— Мне думается, что эта мысль товарища Ленина справедлива и в применении к отдельному человеку, — возражает Гамид. — В самом деле… Представим себе, что живет некий человек, накопивший огромные знания, но не желающий или неспособный передать их другим, — этакий скупой рыцарь знаний! Так вот — назвал бы товарищ Ленин такого человека культурным? Не думаю!

Баджи догадывается, куда клонит Гамид.

— Но если так… — начинает она неуверенно.

— Именно так! — горячо подхватывает Гамид, поняв Баджи. — Хабибулла-бек, конечно, скопил кое-какие знания, хотя они не так уже велики, как это мерещится некоторым его поклонникам, но я, откровенно говоря, не вижу, чтоб он по-ленински применял свои знания на пользу обществу, на пользу нашему театру.

— Слишком мало времени прошло с тех пор, как Хабибулла-бек у нас в театре, и я уверен, что он еще сумеет себя показать! — упорствует Чингиз.

— Боюсь, что для нас будет хуже, если он себя покажет!.. — Гамид переводит взгляд на Баджи и спрашивает ее: — А ты что скажешь на этот счет? Тебе и карты в руки: Хабибулла-бек, поскольку я знаю, твой старый знакомый?

О да, она с ним знакома лет пятнадцать! И, если даже забыть все дурное, что связано с его прошлым, она не заметила ничего хорошего и в его теперешней жизни. Как он относится к Фатьме, к своим детям! Как он высказывается об искусстве! Каким он показал себя в споре с Алексеем Максимовичем, как гнусно истолковал пьесу «Севиль», образ Гюлюш!

— От такого человека, как Хабибулла-бек, нашему театру вряд ли прибудет хорошее! — решительно заявляет она.

Сейфулла краешком уха слышит этот разговор. Оказывается, кое-кто из молодежи не слишком лестного мнения о директоре? Придется, пожалуй, вступиться за почтенного Хабибуллу-бека!

— Вот вы, молодые товарищи, часто толкуете о дисциплине, ссылаетесь на вашего Станиславского, на Сальвини, — говорит он, искоса поглядывая на Гамида. — Все это очень похвально — ратовать за дисциплину. Однако плохо то, что некоторые из таких пропагандистов дисциплины на деле сами же нарушают ее.

— А в чем вы видите нарушение? — спрашивает Гамид.

— В ваших слишком откровенных и далеко не лестных рассуждениях о новом директоре.

— Иметь свое мнение о директоре — значит, по-вашему, нарушать дисциплину?

— Если Наркомпрос назначает на пост директора театра того или иного человека — надо думать, там знают, что делают. И неуважительно относиться к такому человеку — значит, нарушать дисциплину. Это не позволено никому в театре… Даже тем, кому новый директор не по душе, кто в свое время с ним чего-то не поделил, не поладил.

Последнее — камешек в огород Баджи.

Чингиз, всегда готовый поддакнуть шефу, особенно если при этом можно поддеть кого-нибудь из своих недругов, вставляет с деланной серьезностью:

— В следующий раз, прежде чем назначить нового директора, в Наркомпросе посоветуются с нашей Баджи!

— И правильно сделают! — в тон ему отвечает Баджи. — Не с тобой же советоваться — ты и так всегда подпеваешь тем, у кого в данную минуту голос громче!