Младшая сестра

Кабаниха

Прошли еще две недели, а Нинель все не возвращалась домой и только звонила по телефону бабушке.

Да, не думала Баджи, что дочь окажется такой упрямой, доставит столько огорчений. В доме, по негласному сговору, о Нинель почти не упоминали.

Однажды тетя Мария сказала:

— Когда я выходила замуж, мать чуть не прокляла меня: у Филиппова — ни кола ни двора… А прожили мы жизнь с Мишей счастливо, душа в душу… — Задумавшись, ока со вздохом заключила: — Каждой матери хочется, чтоб дочь была счастлива, да не каждая знает, где это счастье лежит.

Правда, имя Нинель и сейчас не было упомянуто. Но как не понять, кого и что имела в виду тетя Мария? Почему-то почудилось Баджи и другое: в сердце свекрови она давно утвердилась как дочь, и сейчас тетя Мария, быть может, давала понять, что ради счастья Баджи она готова видеть на месте Саши другого человека…

Не поддержал Баджи в ее столкновениях с дочерью и Юнус.

— Решать свою судьбу должна сама Нинель! — скапал он коротко в ответ на сетования сестры.

Баджи опешила.

— Быстро же ты забыл, кто такой Хабибулла! — запальчиво бросила она.

— Нет, сестра, я не забыл, поверь!

Да, Юнус помнил, по какую сторону окопов был Хабибулла в дни мартовского мятежа. Помнил делишки Хабибуллы на промыслах в дни мусавата. Помнил, что из-за него сидел в смрадной тюремной камере на Шемахинке. Помнил, как лежал связанный на полу, а Хабибулла бил его по окровавленному лицу и брезгливо вытирал носовым платком свою барскую ручку. Помнил даже о пригласительном билете с оскаленной волчьей мордой на обложке. Все помнил, все знал Юнус о Хабибулле-беке и никогда не обольщался им.

И все же он сказал:

— Выпали зубы у старого волка.

— Выпали, да, к сожалению, не все!

— Пожалуй… Но ты, сестра, должна смотреть вперед, а не копаться в прошлом. А если смотреть вперед, то по всему видно, что Нинелька твоя будет счастлива со своим солдатом.

Юнус произнес последнее слово слегка небрежно, а на деле был преисполнен доброй зависти к Абасу. Его, Юнуса, военная карьера окончилась во время подавления мартовского мятежа, когда ему было восемнадцать лет, но он и поныне считал любого храброго солдата героем, заслуживающим большего уважения, чем он, Юнус, хотя и снискавший добрую славу за помощь фронту, но всю войну проведший в тылу подле нефтяных качалок.

— Смотри, сестра, вперед, в будущее — там найдешь, что ищешь! — убежденно повторил он.

Да, таков закон, которому должен следовать человек, и Баджи хотелось согласиться с братом, но мешала обида, нанесенная дочерью.

Когда-то Баджи рассказывала Юнусу о своей работе в ленинградском госпитале. Теперь, в связи с упреком, брошенным дочерью, показалось нужным подробнее рассказать о Королеве.

— Ты, сестра, против того, чтоб породниться с Хабибуллой. Так? Я хорошо понимаю твои чувства, отчасти даже согласен с тобой… Но… — Юнус медлил, выбирая слова. — Будь справедлива и скажи, не горько ли было б твоей дочери видеть на месте ее отца другого человека?

— Да я и не собираюсь выходить замуж или заводить романы, хотя Нинелька именно в этом подозревает меня! — воскликнула Баджи, вспыхнув. — Однако не грех было бы ей помнить, что тот человек помогал нам в тяжелейшие минуты, и я не намерена отказываться от дружбы с ним из-за капризной девчонки. Он — замечательный человек!

Баджи искренне возмущалась: с чего это они взяли, что она готова сойтись с Королевым? Жила семь лет одна, может прожить еще семь лет и вообще сколько угодно. С годами чувства и вовсе угаснут, она станет бабушкой и будет возиться с внучатами. Обычная история!

Так убеждала себя Баджи. Но сердце ее томилось в тюрьме, которую она сама себе создала…

О Нинель был у Баджи разговор и с Гамидом.

— А еще толкуют, что у нас нет «отцов и детей!» — начал Гамид, выслушав жалобы Баджи. — Дети всегда останутся детьми, а матери — матерями.

— Чем же мы, матери, плохи? — спросила Баджи, почувствовав, что и Гамид готов встать на защиту Нинель.

— Тем, что постоянно твердите своим детям, какими хорошими и умными вы были в молодости.

— Если только в этом наша вина…

— Увы, это лишь малая часть!

— А в чем же остальная?

— Вот ты, Баджи, играешь в «Грозе» Катерину. Помнишь, конечно, ее конфликт с Кабанихой? Ты, может быть, думаешь, что кабаних в наше время не существует? Ошибаешься. Конечно, теперь они потеряли свою былую силу, обрели иное обличье, так сказать модернизировались, но они существуют, в этом отчасти и заключается тот интерес, который «Гроза» по сей день пробуждает у нашего зрителя.

Глаза Баджи сузились:

— Как я понимаю, ты хочешь сказать, что на сцене я — Катерина, а в жизни — модернизированная Кабаниха?

— О нет, нет! — Гамид испуганно замахал руками. — Я этого не говорил!

— В таком случае говори прямо, начистоту!

— Не обидишься?

— Не считай меня дурочкой!

— Ну что ж… Позволь сначала задать тебе вопрос: есть ли, по-твоему, у Кабанихи чувство материнской любви?

— Далась тебе Кабаниха!.. Есть, конечно…

— Приносит ли эта любовь вред ее великовозрастному чаду?

— Приносит.

— И происходит это, как ты сама понимаешь, по той простой причине, что мыслит мамаша Кабаниха с отсталых позиций.

— Ах, вот ты куда! Но, может быть, скажешь, с каких это пор ненавидеть мусаватиста означает мыслить с отсталых позиций?

— Если ненависть слепит разум, она теряет смысл, приносит вред живым человеческим чувствам, свободе и…

— Ненависть к врагу может принести только пользу!

— Не забудь все же, что твоя дочка хочет выйти замуж не за Хабибуллу, а за его сына.

— Слышала уже это!

— Нинель все равно с тобой не посчитается. Помнишь, как в «Ромео и Джульетте»?

Любовь не останавливают стоны,

Она в нужде решается на все!..

— Еще бы не помнить! Ты ставил тогда «Сцену у балкона», а мне предложил роль Джульетты.

— Помню, какой прелестной ты была в этой роли… Джульетта!.. Я перевел и поставил эту сцену, только и думая о тебе.

— Знаю.

— Я ведь влюбился в тебя в первый же день, как ты появилась у нас в техникуме.

— И это знаю. И тогда уже знала. Однако ты почему-то считал нужным скрывать от меня свои чувства.

— Ты была для меня слишком хороша… — Гамид грустно улыбнулся. — И еще… Если уж говорить правду… Я нанес бы своей матери тяжелую рану, отдав свое сердце актрисе. Ведь моя мать, как знаешь, была старого закала.

— Ну, а как же «любовь не останавливают стены»? Почему ты не сломал те стены, не перешагнул через них?

Жестокая нотка прозвучала в топе Баджи: Гамид на стороне Нинель, за свободу и победу ее любви. А сам?..

Гамид не отвечал, и Баджи нанесла второй удар:

— Как же прикажешь следовать твоим поучениям, если ты сам не в ладу с ними?

Она произнесла это с легкой издевкой, глядя на Гамида в упор и торжествуя, что ему теперь не выбраться из тупика, куда он так неосмотрительно попал. Но Гамид нашелся:

— Внимай речам мудреца ухом души, даже когда со словами его не сходны его поступки! В этом духе, если не ошибаюсь, говорил Саади.

Баджи рассталась с Гамидом раздраженная, злая: и он прошв нее! А ведь она ждала дружеского совета, была полна надежд, что он поймет, поддержит ее…

Ах, Нинель, Нинель — сколько огорчений принесла ты своей матери!

А ведь если посмотреть на твоего Абаса со стороны… Что нашла ты в нем? Маленький рост, тщедушная фигура, унаследованные от папаши, длинный нос — от матери… Далек, очень далек твой избранник от идеала мужской красоты! Ты говоришь: он — настоящий воин, герой. С этим можно не спорить. Но скажи: нет, что ли, других молодых людей, показавших себя на войне не меньшими героями, чем он? Многие из них, как и он, демобилизовались, вернулись домой, учатся, хорошо работают. Чем прельстил тебя Абас, почему ты хочешь именно с ним связать свою жизнь, поступясь своей матерью? Любовь? Но так ли уж велика эта любовь в твои восемнадцать лет? Может быть, правильней будет реже встречаться с Абасом, чтоб в конце концов вырвать эту любою, из сердца? Ты и сама должна все понять — ведь ты неглупа…

А осень между тем близилась.

Уже поспел в окрестных садах виноград, белый и черный, и дважды поспел инжир, и Нинель вдоволь всем по лакомилась, проведя лето на даче вместе с Телли.

Со дня на день ждала Баджи возвращения Нинель в город, и беспокойство ее росло: что же решит дочка? Баджи стала нервной, раздражительной. Ей хотелось шла лить день встречи.

Но когда Нинель вернулась — загоревшая, похорошевшая, полная жизни, — Баджи охватила радость. И тут она почувствовала, что перед этой молодостью и силой жизни ей не устоять.

Ни одна из них не решалась первой заговорить о том, что их мучило, и они осмотрительно подменяли главное и важное второстепенным и незначительным.

Но избежать главного было невозможно.

— Мама, я хочу что-то сказать тебе… — начала Нинель, и Баджи, уже зная, о чем пойдет речь, и готовая ко всему, тихо ответила:

— Я слушаю тебя, дочка.

Нинель решилась:

— Мы любим друг друга еще сильней… — промолвила она и виновато опустила глаза.

Что могла Баджи ответить? Год назад она поставила дочери условие, и та честно выполнила его. Больно, очень больно, что дочь осталась при своем. Но, видно, и в самом деле любовь не останавливают стены!