Младшая сестра

Новый декрет

Зал был украшен алыми флагами.

Было жарко, душно, запах нефти исходил от одежды собравшихся.

Юнус сидел, стиснутый с двух сторон, — справа от него сидел Арам, слева — незнакомый старик азербайджанец Взгляд Юнуса был прикован к трибуне, на которой стоял мужчина с небольшой темной бородкой, красиво очерченными бровями, глубокими внимательными глазами.

— Мною получено письмо от товарища Сталина, — начал Шаумян спокойным, негромким голосом, но в напряженной тишине явственно слышно было каждое слово. — Все, что в этом письме сказано, одобрил товарищ Ленин. И все, о чем заявлено в этом письме, является официальным, исходящим от Совета Народных Комиссаров… Затем мной получены еще три телеграммы от товарища Сталина… Так вот, товарищи, — голос Шаумяна окреп, и лицо его озарилось, — нанесен сокрушительный удар капиталистическому господину бакинской буржуазии, свершилось то, что всегда являлось мечтою и лозунгом бакинских рабочих… — Шаумян сделал движение вперед и, подняв руки, высоким взволнованным голосом возгласил: — Волей его величества бакинского пролетариата огромные богатства, созданные народным трудом, отняты у паразитов и переданы трудовому народу в лице его Республики Советов! Товарищ Сталин нам сообщает, что национализация нефтяной промышленности утверждена!..

Он не успел договорить — зал ожил, радостные возгласы на разных языках слились в один торжествующий гул: то, о чем еще так недавно не смели думать люди забитые, робкие; то, что в суровых буднях иным казалось досужей мечтой, сказкой; то, за что долгие годы боролись, проливая свою кровь, большевики, — осуществилось!

Выждав, пока шум стих, Шаумян продолжал:

— Я счастлив, товарищи, поздравить вас с победой!.. С поддержкой рабочих и крестьян всего Закавказья, с поддержкой российского пролетариата Бакинская трудовая коммуна укрепится здесь, в Баку, и явится освободительницей всего трудового народа Закавказья!

Зал снова восторженно зашумел:

— Да здравствует Бакинская коммуна!..

Едва Шаумян умолк, все, с шумом отодвигая скамьи, устремились к трибуне. Каждому хотелось быть ближе к тому, кто принес сегодня радостную весть, посланную трудовому народу Баку Лениным и Сталиным. У каждого вдруг возникло множество вопросов.

Юнус не сводил глаз с Шаумяна. Да, та же бородка, те же красиво очерченные брови, те же глубокие внимательные глаза. Они запомнились Юнусу с той поры, когда ему доводилось видеть Шаумяна у машиниста Филиппова. И сейчас лицо Шаумяна казалось близким, родным. Юнус смотрел на него почти влюбленным взглядом: ведь это он, Степан Георгиевич, всю жизнь боролся за счастье народа, осуществляя и его, Юнуса, мечты. Юнус протиснулся вперед, вплотную к Шаумяну, и вдруг неожиданно для себя произнес:

— Привет вам, Степан Георгиевич, здравствуйте!.. — Он хотел добавить «дорогой», но постеснялся.

— Здравствуй! — ответил Шаумян, вглядываясь в Юнуса.

Юнус понял, что Шаумян его не узнает.

— Вы к нам в Черный город ходили, на завод, к машинисту Филиппову, — напомнил Юнус.

— Да, да, конечно…

Казалось, Шаумян начинает что-то припоминать.

— Я сын Дадаша, заводского сторожа. Помните? — старался помочь ему Юнус.

— Дадаша? — воскликнул Шаумян обрадованно. — Так бы ты и сказал! Конечно, помню! Высокий такой, худой… Неужели ты его сын? — спросил он, окинув Юнуса удивленным взглядом: Юнус был на полголовы выше его. Не узнать того щуплого мальчугана, которого не раз видел он подле Дадаша.

— Я самый, — застенчиво улыбнулся Юнус в ответ.

— Эк тебя… подняло! — сказал Шаумян с добродушной улыбкой. — А как отец поживает?

Юнус опустил глаза.

— Убили его из кровной мести. Ножом в спину… Скоро три года.

Лицо Шаумяна стало серьезным.

— Не дожил отец твой до нашего торжества… — произнес он печально и покачал головой. — Жаль… Хороший был человек… — Шаумян задумался на мгновенье и затем добавил прежним тоном: — Выходит, мы с тобой вроде как земляки — черногородские!

Все вокруг слышали эти слова. Юнус почувствовал гордость.

— Спасибо, Степан Георгиевич!.. — сказал он растроганно.

Шаумян протянул Юнусу руку.

Руки Юнуса были запачканы нефтью — он пришел сюда прямо из буровой. Поспешно отерев ладонь о паклю, по промысловой привычке зажатую в кулаке, он в ответ протянул свою руку и ощутил крепкое пожатие.

Юнус и Арам возвращались домой вместе.

Вдруг кто-то тронул Юнуса за рукав. Он обернулся и увидел старика азербайджанца, сидевшего в зале рядом с ним.

— Скажи, сынок, кто этот человек, который рассказывал нам о новом законе? — спросил старик.

Юнус оглядел старика с недоумением: что еще за чудак? Целый час слушал и не знает, кого!

— Это Степан Георгиевич Шаумян, председатель Бакинского Совнаркома, чрезвычайный комиссар по делам Кавказа! — ответил Юнус.

Старик, видимо, не понял.

— Ты, я видел, с ним разговаривал, — сказал он. — Хорошо его знаешь?

— Мы с ним как земляки — черногородские! — ответил Юнус гордо.

— Земляки?.. — переспросил старик почтительно.

Арам взял его под руку.

— А ты сам из каких краев, старик? — спросил он. — Что-то я тебя в наших местах не встречал.

— Из Кир-Маки я, — вздохнув, ответил старик, — из Кир-Маки… Пешком пришел сюда — узнать, правду ли говорят, что у старых хозяев скоро отнимут промысла… У нас в Кир-Маки хозяева тычут кулаками в лицо тем, кто это говорит.

— С этого дня этим хозяевам конец! — подтвердил Арам. — Слышал, что говорил Шаумян?

Старик кивнул.

— Хороший он, я думаю, человек.

— А ты все ли понял? — спросил Юнус.

— Нет, не все. Можно сказать, половину не понял. Я человек темный, имя свое едва подписать умею. Из Кир-Маки я, сынок, пойми.

Арам замедлил шаг… Нигде на Апшероне нужда и гнет не были столь велики и жестоки, как в Кир-Маки: нефть там добывалась вручную, ведрами; платой за труд были хлеб и вода; жили рабочие в дощатых, пронизываемых ветром конурах… Бедный, забитый народ! Не в пример балаханцам или сабунчинцам! И даже теперь смеют там хозяева размахивать кулаками!

Но вслух Арам сказал:

— Кирмакинцы ваши еще весной пришли в исполком, заявили, что считают хозяев и их прислужников мусаватистов своими заклятыми врагами и будут вести против них беспощадную борьбу. Какие ж они темные? Да и ты, старик, вовсе не темный, если двадцать верст пешком прошел от Кир-Маки ради того, чтобы услышать правду.

— Кому ж, как не темным, ходить за светом? Я ради правды прошел бы во сто раз больше! — с жаром воскликнул кирмакинец.

Лицо Арама стало сосредоточенным.

— А я так, старик, думаю, что если кто пошел за правдой — тот уж оставил темноту позади! — сказал Арам.

— Правильно! — горячо подхватил Юнус: он и сам был невеликий грамотеи, но темным себя считать не хотел.

— Далекий он, этот путь к правде, для таких, как я… — вздохнул кирмакинец.

Арам ответил:

— Это если идти в одиночестве — путь далек. А если со спутниками, с товарищами — то не так уж и далеко. Правда, спутников надо выбирать осмотрительно, не то сведут на бездорожье, вовек потом на хорошую дорогу не выберешься!

Они подошли к воротам «Апшерона».

Двое рабочих, взобравшись на лестницу, снимали с ворот вывеску, на которой под словом «Апшерон» вдвое крупнее была написана фамилия владельца промысла. Старая, заржавленная вывеска не поддавалась, и усилия стоявших на лестнице вызывали шутливые замечания со стороны собравшихся подле ворот рабочих.

— А где же найти таких хороших спутников? — спросил вдруг кирмакинец, погруженный в мысли о том, что слышал сейчас от Арама.

— Где найти?.. — переспросил Арам, но в эту минуту вывеска сорвалась и грузно шлепнулась оземь, обдав людей ржавой трухой и пылью.

Послышались возгласы одобрения.

— Приходи почаще к нам — здесь найдешь! — сказал Арам уверенно и, кивнув на вывеску, поверженную в пыль, добавил: — И друзьям своим кирмакинцам, пославшим тебя к нам за советом, расскажи, что ты видел здесь и что слышал.

— Расскажу! — взволнованно прошептал старик. — Расскажу!

Он попрощался с Арамом и Юнусом за руку, словно желая сказать, что нашел уже в них своих друзей, и решительно зашагал по дороге домой, в Кир-Маки.

Как и прежде, сидит Юнус в тесной тартальной будке, спускает желонку в глубину и ждет, пока, наполнившись нефтью, поднимается она на поверхность.

Но теперь мысли его заняты иным:

«От количества нефти, отправляемой из Баку, зависит участь Советской России… Рабочие Питера и Москвы смотрят на бакинцев с надеждой… От нашей нефти зависит судьба страны, судьба трудового народа, наша судьба…»

Но если так… Юнус пускает желонку быстрей… Быстрей, быстрей!.. Однажды он пустил ее с такой быстротой, что не успел опомниться, как она застряла в грунте. В другой раз, во время подъема, желонка перелетела через шкив и едва не разнесла старую вышку в щепы.

Юнуса вызвали в промыслово-заводский комитет.

— Мало тебе, что промысел разваливают прежние хозяева и их прислужники, — сам, видно, решил пойти по их дорожке? — строго встретил его Арам, даже не поздоровавшись.

Юнус нахмурился. Вот это Арам говорит совсем напрасно и несправедливо. Он, Юнус, хотел ускорить добычу. Чем он виноват, если эта проклятая желонка озорничает?

— С этими желонками… — начал было он оправдываться, но Арам прикрикнул:

— Нечего сваливать на желонки — не первый день тартаешь!.. Если еще раз допустишь подобное… — на лбу у Арама появляется грозная складка.

Не узнать добродушного Арама — совсем другой человек! Но Юнусу нравится эта строгость: Арам и впрямь действует по-хозяйски. А ведь сейчас именно так и следует действовать рабочему человеку на промыслах.

И Юнус покладисто отвечает:

— Постараюсь поосторожней!.ю

Смягчается и Арам:

— То-то же!.. — Покопавшись в бумагах, он с обычной приветливостью добавляет: — Приходи ко мне вечерком пить чай, а сейчас возьми-ка ты эту книжку.

И вот эта книга в руках Юнуса:

«Тартание нефти. Теория и практика».

На досуге Юнус не расстается с книгой, что-то придумывает, чертит, рассчитывает — пытается усовершенствовать, ускорить процесс тартания.

Не так это просто для парня в восемнадцать с половиной лет, едва овладевшего русской грамотой и не завершившего курс обучения в городском русско-татарском училище!

Юнус решил обратиться за помощью к инженеру Куллю. Кто, как не инженер, может помочь в таком деле? И хотя Кулль на встрече с делегатами из Совнархоза выступал против национализации, к нему, к Юнусу, он как будто всегда относился с симпатией и даже нередко расхваливал за сноровку в работе. Ко всему, с недавних пор Кулль сменил свою инженерскую фуражку с кокардой на серую кепку и теперь казался Юнусу более доступным, чем прежде.

Юнус пришел к Куллю в промысловую контору, в кабинет, молча подал листок бумаги, на котором изображена была схема ускорения процесса тартания, но Кулль, бросив косой взгляд на листок, только поморщился:

— Что это еще за чепуха?

— Я хотел увеличить добычу. — пробормотал Юнус смущенно и принялся объяснять свою схему.