Младшая сестра

Письмо из Ленинграда

Второй год войны был на исходе. Битва на Волге, битва в предгорьях Кавказа остались позади.

По нескольку раз в день заглядывала Баджи в почтовый ящик на двери. Все нет и нет от Саши писем.

Не было вестей и от тех, с кем делила Баджи тяготы блокадных дней. И она недоумевала: не пропадают ли письма, не забыли ли ее ленинградские друзья? Уж не на ветер ли брошено было «будем держать связь»? А может быть, случилось что-нибудь похуже?..

Но вот наконец в руках Баджи письмо.

— Это из Ленинграда… От доктора, который лечил Нинель… — говорит она в ответ на вопросительный взгляд тети Марии.

Баджи испытывает чувство неловкости. Конечно, молено было договориться с доктором Королевым писать «до востребования» — это избавило бы ее от подобных неловких минут. Но таиться, что-то скрывать от тети Марии представляется Баджи недостойным, оскорбительным для них обеих. Да и что, собственно, ей скрывать? Она по-прежнему любит Сашу, и только Сашу. А к Якову Григорьевичу питает чувство благодарности и дружбы…

Началось, впрочем, их знакомство в Ленинграде чуть ли не с ссоры. Уже лежали у Баджи в сумочке билеты на поезд в Баку, все было готово к отъезду, когда Нинель вдруг почувствовала себя плохо, у нее поднялась температура, началась рвота.

— Не хочу вас пугать, но похоже, что у девочки острый гепатит, — сказал врач, внимательно разглядывая белки глаз Нинель. Это и был доктор Королев — знакомый хозяйки дома, Веры Юрьевны, у которой Баджи с дочкой поселились в Ленинграде.

— Ге-па-тит?.. — Баджи впервые услышала это слово.

— Это инфекционная желтуха, серьезная болезнь. Придется вашей девочке полежать в постели.

— Спасибо, доктор, за совет, но… — кивком головы Баджи указала на чемоданы и баул, стоящие У двери наготове.

Королев задержал взгляд на Баджи:

— Вы, наверно, издалека?

— Мы из Баку, из Азербайджана!.. — За этим слышалось: мы не можем задерживаться, в такое время нам нужно быть дома!

— Понимаю… Но будет хуже, если болезнь девочки задержит вас в дороге.

— Как-нибудь доедем!

— Больная, если я не ошибся в диагнозе, станет опасной для окружающих, особенно в поезде, в тесноте.

— Девочка, наверно, простудилась, и все!

— Возможно, вы более опытный инфекционист, чем я, — ответил Королев, пряча насмешливую улыбку. — И все же я, как врач, решительно не советую вам уезжать, пока не сделаете анализ.

Вера Юрьевна, присутствовавшая при этом разговоре, сказала:

— Прислушайтесь, Баджи, к совету Якова Григорьевича — отложите отъезд на два-три дня, выяснится, что с девочкой, а там видно будет.

— Вот это голос разума! — воскликнул Королев, опередив ответ Баджи. Сунув стетоскоп в карман, он выписал рецепт, объяснил, как вести себя с больной, обращаясь при этом не столько к Баджи, сколько к Вере Юрьевне.

Баджи нахмурилась: от ленинградца можно было бы ждать большего уважения к женщине — она столько слышала об их вежливости.

— Надеюсь, Яков Григорьевич, вы заглянете к нам и завтра? — спросила Вера Юрьевна.

— Рад быть полезным, но с завтрашнего дня я не принадлежу себе — нас в госпитале переводят на казарменное положение, — разведя руками, чуть виновато ответил Королев.

Только сейчас Баджи обратила внимание, что он в новой, еще не обношенной гимнастерке, со «шпалой» в петлице… Высокий, темноволосый, лет сорока… Впрочем, что ей до всего этого? Существенно лишь, что из-за него придется отложить отъезд.

— Примите мое уважение! — сказал врач, прощаясь, и Баджи показалось, что насмешливая улыбка вновь мелькнула на его губах.

— Спасибо!.. — буркнула она в ответ.

Она долго не могла успокоиться: еще что выдумал гепатит! И все же через день пришлось скрепя сердце признать, что врач был прав: Нинель становилось все хуже, она ничего не ела, на теле все явственней проступала желтизна. А главное — анализ подтвердил: гепатит…

День шел за днем, а Нинель все не поправлялась. Как упрекала, как кляла себя Баджи за то, что не уехала в первый же день войны! Они давно были бы в Баку, дома. Как подвела ее дочка с этим проклятым гепатитом! И, сидя у постели больной, Баджи со смешанным чувством жалости и укора смотрела на похудевшую, желтую Нинель.

Так просидела она возле больной дочки немало томительных дней, а события на фронте тем временем становились все более грозными для Ленинграда. Немцы пересекли эстонскую границу, с боями продвигались на северо-восток. Под их натиском советские войска продолжали отступать. К середине августа немцы вышли на линию Октябрьской железной дороги, прервали прямую связь с Москвой, с югом. А вскоре они перерезали и последнюю железную дорогу, связывавшую Ленинград со всей страной. Баджи с ужасом узнала, что сквозь сжавшееся до предела вражеское кольцо ушел последний поезд…

Прошла неделя, и вдруг налетели вражеские самолеты. Залпы зениток, разрывы бомб, дым пожарищ, нависший над крышами, багровый отблеск пламени на ночном небе… И первые жертвы налетов.

Много лет назад, заглянув как-то в учебник по анатомии, который всюду носила с собой Телли, Баджи воскликнула:

— Интересная наука — анатомия!

Словно напророчила она себе этим невинным замечанием: пришлось ей в те осенние дни в Ленинграде поступить на курсы медсестер и, взявшись за такой же учебник, поближе познакомиться с этой интересной наукой. Правда, учеба на курсах была недолгая — в Ленинграде в ту осень над учебниками не засиживались.

— Надо вам пойти в госпиталь к Якову Григорьевичу — он устроит вас на работу, — сказала Вера Юрьевна, когда Баджи показала ей свидетельство об окончании курсов.

Баджи колебалась: она чувствовала себя виноватой перед ним, ей не хотелось обращаться к нему. Но она все же согласилась: приятней ли будет стучаться в двери любого другого госпиталя, искать работу там, где нет ни одной знакомой души?..

Как изменились улицы, недавно выглядевшие такими красивыми, оживленными!

Витрины магазинов заколочены дощатыми щитами. Парки и скверы, радовавшие глаз зеленью и цветами, теперь изрыты траншеями. На стенах многих домов надписи: «Вход в бомбоубежище». А вот и совсем жестокая рана: разрушенная стена обнажает пустоту в доме, где вчера еще была жизнь.

У высокой чугунной ограды Баджи остановилась: в глубине палисадника виднелось большое желтое здание, у входа стояли две санитарные машины. Похоже, что здесь.

В поисках Королева Баджи бродила по длинным госпитальным коридорам, робко заглядывала в палаты. Сколько раненых! А в самом конце коридора, вплотную одна к другой, расставлены аккуратно застеленные койки.

«Наверно, и этим недолго пустовать», — невесело подумала Баджи…

— Вы ли это, дочь солнечного Азербайджана? — вдруг прервал ее мысли чуть насмешливый голос Королева.

— Теперь, доктор, и не без вашего участия, я — ленинградка! — ответила Баджи, разглядывая его высокую фигуру в белом халате.

— Как ваша девочка? К сожалению, я был лишен возможности навещать ее — сами видите… — Кивком головы в белой шапочке Королев указал на длинный ряд дверей, ведущих в палаты. — Надеюсь, она совсем здорова?

— Здорова, но еще очень слабенькая… Спасибо вам, Яков Григорьевич, за внимание, которое вы нам оказали тогда.

Мягким движением руки Королев остановил ее:

— Стоит ли об этом говорить!.. А сейчас — чем могу быть полезным?

В его голосе слышалась дружеская готовность, и Баджи решилась:

— Я бы хотела работать в госпитале!

Этой просьбы Королев не ожидал.

— Люди нам нужны… — сказал он. — Но преимущественно с медицинским образованием.

— Я окончила курсы медсестер.

— Вот как?.. — Опять этот слегка насмешливый тон! Не глядя на свидетельство, протянутое ему, он спросил: — А с больными-то вы имели дело?

— Какая мать не сидела у постели больного ребенка?

— Кем бы вы хотели работать? — спросил он, словно не замечая, что она уклонилась от ответа.

— Кем смогу.

— А где вы работали прежде, до войны?

— В театре.

— Вы актриса?

— Да…

Баджи тут же пожалела о сказанном: еще сочтет ее белоручкой и откажет.

— Вашей барышне я выписывал рецепт на фамилию Филиппова. Это и ваша фамилия?

Баджи кивнула. Не рассказывать же, что в пылу борьбы за равноправие она сохранила в паспорте, рядом с фамилией Саши, и свою девичью, ставшую затем ее фамилией по сцене.

— А имя и отчество ваше?.. Как ни странно, я до сих пор не знаю, как вас зовут.

Баджи всегда испытывала неловкость, когда ее именовали Баджи Дадашевной — слишком уж солидно.

— В Азербайджане меня звали Баджи-ханум или попросту Баджи, — ответила она.

— Баджи?..

— Это означает: сестра, — пояснила Баджи.

Улыбка на лице Королева обнажила ровные белые зубы.

— Выходит, сама судьба велела вам работать в госпитале сестрой! Что ж, будем звать вас на азербайджанский лад, попросту: Баджи!.. Конечно, если вы не против!