Младшая сестра

В четырнадцать лет

Южное солнце обогрело Нинель, она окрепла и осенью, придя в школу, уже не выделялась среди подруг своей худобой.

За время, что ее не было в Баку, одноклассницы заметно повзрослели, стали поглядывать в зеркало, кое у кого в портфеле таилась пудреница. Те, кто постарше, шептались друг с дружкой о чем-то, для Нинель не вполне понятном.

Подруги охотно ходили с ней в кино, где работала Фатьма, — здесь гостеприимно встречали не только Нинель, но и ее спутниц. Перед входом в кино обычно толпились молодые люди и подростки, к которым Нинель уже успела приглядеться. Она окидывала их пренебрежительным взглядом: здоровые парни — могли бы найти себе более достойное занятие, чем дымить папиросами, глазеть по сторонам и задевать девочек всякими глупыми словами.

По дороге домой подруги обменивались впечатлениями о виденном на экране. Если фильм не был связан с войной, Нинель равнодушно слушала высказывания подруг, почти не принимала участия в беседе. Но большинство фильмов было в ту пору о войне, они возвращали Нинель к дням, проведенным в Ленинграде. Она оживлялась, с горячностью критиковала или хвалила картину…

Увлечение кино явно мешало школьным занятиям Нинель, она стала лениться, небрежно, наскоро делала уроки и спешила во второй, а то и в третий раз посмотреть понравившуюся картину. Это немало огорчало Баджи. При желании девочка могла бы учиться на «отлично». Она смышленая, начитанная, у нее прекрасная память. Вдобавок, ее избавили от работы по дому — сиди за книгой и учись! И Баджи дивилась нерадивости Нинель, и порой удивление ее переходило в раздражение и гнев: слишком легко дается все нашим дочерям — не мешало бы почаще напоминать этим лентяйкам, как тяжело давались знания их матерям!

— Не могу понять, не все ли равно: два дэ в треугольнике или три? — восклицает Нинель в ответ на упреки матери.

Баджи с жаром объясняет дочке, как ей понадобится все это в будущем, говорит о пользе геометрии, забывая, как сама ненавидела все эти а-бэ-цэ: у матерей, видно, своя правда.

— Сейчас не время утыкать нос в учебники — война! — изрекает Нинель.

— Именно сейчас долг каждого школьника учиться как можно лучше. Смотри, если не возьмешься за ум, тебя в конце концов выгонят из школы.

— Невелика беда — уйду в армию!

— Сначала надо вырасти!

— Тетя Фатьма говорила, что Абаска ушел на фронт, когда ему едва исполнилось семнадцать.

— Но не четырнадцать же!

— Я видела фильм, где мальчик лет десяти попадает на фронт… — Нинель делает паузу. — Странная ты у меня, мама: в Ленинграде восхищалась нашими смелыми ребятами, а сейчас ведешь себя совсем по-другому.

— Прекрати болтовню и сейчас же садись готовить уроки! — говорит Баджи в сердцах.

Но тут же задумывается: а как бы поступила она, Баджи, если б дочке было сейчас не четырнадцать, а семнадцать лет, как Абаске? Благословила бы она свою Нинель на подвиг? Пли хитрила бы с ней и с собой, выискивав благовидные предлоги, чтоб удержать Нинель дома, и оправдывав себя тем, что война уже отняла у нее любимого мужа?..

— Напрасно ты коришь свою дочку, — как-то сказала ей Телли. — Нинелька — хорошая девочка, а в том, что она жаждет подвигов, нет ничего удивительного, — это так на нее повлиял Ленинград. А вообще-то она — вся в тебя! Не ты ли еще в техникуме, в стрелковом кружке, вечно твердила про воинственную Хеджер, восхищалась ею? Вот и дождалась, что дочка твоя хочет стать советской Хеджер. Как говорится: что положишь в котел — то и сваришь!.. — Довольная своим заключением, Телли миролюбиво добавляет: — Никуда, впрочем, твоя Нинелька не убежит — можешь спать спокойно!