Младшая сестра

У старых друзей

Вчерашний порыв прошел, и в ясном свете утра все представилось совсем не таким, как при вечерних огнях. Неужели причиной ее радости и веселья были два бокала вина?

Снова и снова подходила Баджи к зеркалу, с холодным вниманием рассматривала морщинки у глаз, две-три серые нити в темных волосах, золотую коронку в глубине рта. Не слишком ли поздно заводить романы?

Есть же счастливцы, у которых в жизни одна-единственная любовь, одно замужество. А у нее? Сколько плохого, еще совсем девчонкой, пришлось ей испытать в первом браке! Сколько горя перенесла она, потеряв Сашу! Зачем же снова искушать немилостивую к ней судьбу?

С трудом отбросила Баджи невеселые мысли, сосредоточилась на предстоящем утреннике.

У входа в театр — афиши на русском и азербайджанском языках. А. Н. Островский: «Гроза». Перечень создателей спектакля, исполнителей. И среди них — ее фамилия.

Волнение перед выступлением усилилось сознанием, что сегодня увидит ее на настоящей сцене Королев. Оценит ли он ее игру? Не разочаруется ли? Быть может, не следовало приглашать его на этот спектакль — он, конечно, не раз видел «Грозу» на русской сцене, наверно, в лучшем исполнении…

И все прошло хорошо! Были аплодисменты, были дружеские приветствия московских коллег, были букеты цветов.

С Королевым, как условились еще вчера, Баджи встретилась в вестибюле гостиницы.

Баджи предложила подняться к ней в номер. Сейчас ее не тревожил вопрос, «что скажут наши?» Еще возбужденную после спектакля, ее волновало, что скажет об ее игре Королев.

— Конечно, смотреть «Грозу» на азербайджанской сцене для нашего зрителя непривычно, — признался Королев. — Но как это интересно!.. — Он заговорил о спектакле, об игре Баджи, отметил детали. — Я волновался вместе с вами в картине, когда Тихон возвращается домой. У вас так дрожали пальцы, когда вы смотрели ему в глаза. А когда Борис объявил, что уезжает, вы словно остолбенели. Как это достигается? Я в восторге от вас!

Хорошо, когда тебя хвалят, хорошо, если бы все в зрительном зале были такого нее мнения, как доктор, — ведь сколько трудов и сил потрачено на создание этого спектакля!..

Надо было сделать «Грозу» реалистически достоверной, чтобы она раскрывала замысел русского драматурга в его глубине и своеобразии и вместе с тем была доступной азербайджанскому зрителю.

Долго, упорно искала артистка краски, чтобы создать такой образ Катерины на азербайджанской сцене. Трудности в работе над ролью иногда приводили Баджи к неверию в собственные силы, она начинала думать, что ошиблась, избрав путь актрисы, что ей следовало работать в какой-нибудь другой области — администратором кино, что ли, как Фатьма, или в библиотеке, как Сато…

Здесь, в Москве, Баджи могла считать себя вознагражденной за свои труды, за все волнения: ее выделили на сцене и хвалили москвичи, ее видел и похвалил ленинградец, ее друг доктор Королев. И так чудесно было теперь разговаривать с ним наедине обо всем, что ей так важно и дорого.

Но беседу их прервал телефонный звонок.

— Приветствую тебя, Баджи!

Она сразу узнала знакомый голос.

— Рада слышать тебя, Газанфар!

— Так вот: немедленно приезжай к нам обедать!

— Спасибо, дорогой, за приглашение!.. И извини, что не смогу приехать, — мягко, даже просительно ответила Баджи, зная, как его огорчит отказ.

— Спектакль, что ли?

— У меня, Газанфар дорогой, — гости.

— Пусть они будут и нашими гостями — места за столом и угощения хватит на всех!

— Право не знаю…

— А чего тут знать? Ведь мы договорились, что по первому зову — ты у нас. Договор следует соблюдать! Иначе — я и Ругя считаем, что меняешь старых друзей на новых.

Прикрыв трубку рукой, Баджи шепнула Королеву:

— Нас зовут в гости… Это очень хорошие люди, мои друзья Газанфар и Ругя… Я рассказывала вам о них еще в Ленинграде.

Королев не успел ответить, как в трубке прозвучало дружески требовательное:

— Так, значит, ждем вас! — И вслед за тем — короткие сигналы.

Баджи неуверенно спросила:

— А что, если нам поехать к ним?.. На часок… Правда, живут они довольно далеко… — Она была смущена: не полагается уводить гостей из своего дома.

Но Королев с легкостью выручил ее:

— Хоть на край света и навечно!..

Встретили хозяева гостью как родную, приветливо отнеслись к ее спутнику — Баджи не приведет плохого человека.

И все же Баджи опасливо поглядывала на Газанфара одобрит ли он ее дружбу с доктором? При этом она ни минуты не сомневалась, что Газанфар-то, уж конечно, понравится Королеву. Он по сей день оставался в ее сердце «дядей Газанфаром», верным другом ее отца, покойного Дадаша, и ее брата, и семьи Филипповых. Он был умным, добрым, честным и веселым человеком. Как же может такой человек не понравиться другому хорошему человеку?

Баджи удивило, что Газанфар — видный деятель нефтяной промышленности, друг Сергея Мироновича Кирова и Серго Орджоникидзе, — ученик двух Сергеев, как кто-то тепло сказал про него, — жил в небольшой квартирке, одну из комнат которой занимала посторонняя семья.

Но зато обед был подан на славу! Пити, подернутое янтарем шафрана, плов с курицей и острой подливкой. А нежная зелень — тархун, кресс-салат! А крепкий душистый чай со свежим инжирным и айвовым вареньем! Настоящий азербайджанский обед! Даже Ана-ханум, будь она здесь, не посмела бы охаять ни одно из поданных блюд.

После обеда мужчины закурили, Ругя и Баджи перешли в смежную комнату.

— Ты, конечно, знаешь о несчастье с моим Балой?

— Знаю. Только не хотела расстраивать тебя, спрашивать о нем. Есть что-нибудь новое?

— Есть… — На глаза Ругя набежали слезы. — Посадили его на десять лет. Измену родины, видишь ли, приписывают.

Баджи ужаснулась:

— Не может быть!

— На Колыме он сейчас, в лагере. Газанфар наводил справки.

Она беззвучно заплакала. Баджи прильнула к ее плечу.

— Вот увидишь, все кончится хорошо, — Газанфар добьется правды.

— Он уже хлопотал о реабилитации… Но ему сказали: незачем соваться куда не следует — пусть за сына хлопочет его родной отец.

— Родному отцу восемьдесят пять лет! Малограмотный! Как он может хлопотать? — возмутилась Баджи.

— Так ответил им и Газанфар, да к тому же добавил: у Ленина не было родного сына, однако он всю жизнь боролся за судьбы людей, которых и в глаза не видел, — только бы восторжествовала справедливость. Почему бы и нам не брать с него пример?

Баджи хлопнула в ладоши:

— Молодец Газанфар! За словом в карман не полезет!

— Тогда ему сказали: не подобает старому большевику связывать свое имя с изменником родины, с гитлеровским прихвостнем.

— Наш Бала — гитлеровский прихвостень? — гневно воскликнула Баджи.

— По-ихнему выходит, что так… Да еще пригрозили Газанфару: берегись, мол, от твоих хлопот ничего хорошего для тебя не получится!

— А Газанфар?

— Ну, ты ведь моего супруга знаешь! Не так-то просто его запугать!

— А теперь в каком положении дело?

— Нашлись хорошие люди, обещали Газанфару, что дело Балы будет пересмотрено, дали надежду,

— Верю, что сбудется!..

Обе умолкли.

— Расстроилась я с Балой, забыла даже спросить о Шамси, — виновато промолвила Ругя, — Как он живет?

— По-стариковски!

— Забыл, наверно, свою Семьдесят два?

— Тебя забудешь!

Заплаканные глаза Ругя повеселели.

— Похоже, что и тебя не так-то просто забыть! — Она кивнула на дверь. — Солидный мужчина, умный! Видный, вроде моего, не какой-нибудь замухрышка! С таким не проскучаешь!

— Ты, я вижу, все насчет мужчин, несмотря на свои пятьдесят! — рассмеялась Баджи. Но как она была благодарна Ругя за ее незамысловатую похвалу Королеву!

— Пятьдесят? — Ругя вызывающе подбоченилась. — Эка важность! Да в эти годы женщины только и начинают понимать что к чему!

И было в ней столько живости и задора, что Баджи даже позавидовала ей.

Они разговорились — о многом и о разном. И Баджи, глядя на Ругя и слушая ее, дивилась: оказывается, Ругя — заместитель директора большого комиссионного магазина, немало успела за эти годы повидать, узнать, понять. Настоящая столичная жительница, москвичка!..

Разговорились и мужчины в другой комнате. Речь зашла о волновавшей многих в те дни дискуссии по вопросам биологии.

— Я — нефтяник, и в этих вейсманистах-морганистах полный профан! — откровенно и не без досады признался Газанфар.

— Да и я, Газанфар Мамедович, не ученый биолог, а лечащий врач, — поспешил заверить Королев.

— Но все же вам ближе и понятней суть дела. И вот, уважаемый доктор, позвольте задать вам вопрос: почему так сурово пробирают этих вейсманистов-морганистов? Вы, возможно, ответите: они ошибочно мыслят. Допустим! Но ведь все это люди ученые — профессора, члены-корреспонденты Академии наук, даже академики… Особенно удивительно, почему они с такой легкостью отказываются от своих научных выводов, убеждений, выработанных, надо думать, на основании многих лет упорного труда? Почему?

— Именно потому, что их так резко критикуют.

— Но ведь они должны спорить, как-то отстаивать свою точку зрения.

— Видите ли, Газанфар Мамедович, бывает, что спорить не так-то просто.

— Уж не хотите ли вы сказать, что они лишены этой возможности?

— Нет, конечно… Вы читали сегодняшние газеты? Если не успели, позвольте ознакомить вас с одним, на мой взгляд, любопытным документом — заявлением одного известного ученого-биолога.

Газанфар подал Королеву газету, лежавшую возле него на столике, и тот, быстро найдя нужные ему строки, прочитал вслух:

— «Пока у нас признавались оба направления в советской генетике, я настойчиво отстаивал свой взгляд. Но теперь я не считаю для себя возможным оставаться на тех позициях, которые признаны ошибочными, и считаю критику вейсманизма как идеалистического учения справедливой…»

— Вы считаете, что этот ученый прав? — хитро прищурившись, спросил Газанфар, явно испытывая гостя.

— Одно дело — дисциплина, и совсем другое — бездумное бюрократическое исполнительство. Некоторые явно смешивают эти понятия.

— Вы имеете в виду этого биолога?

— Если угодно, и его: позиция ученого, на мой взгляд, не стул, с которого в любой момент можно пересесть на другой. Немногого стоит такой поспешный отказ от своих научных убеждений, равно как и столь же быстрое согласие с другой точкой зрения.

— Вы стоите на правильном пути, уважаемый доктор! — воскликнул Газанфар, явно довольный собеседником.

— И, как мне кажется, — на подлинно партийном! Продуманный, искренний, плодотворный переход на новые позиции дается подлинному ученому не так-то просто, порой с большой внутренней борьбой и страданиями. А так, как поступает этот ученый-биолог, действуют только роботы от науки.

Газанфар закивал головой — этот ленинградский доктор совсем покорил его. Спасибо Баджи — привела в дом хорошего, честного человека!..

Баджи между тем прислушивалась к разговору мужчин. Она чувствовала, что Газанфар и Королев понравились друг другу…

На обратном пути она спросила Королева:

— Ну, как мои друзья?

— Милейшие люди! — искренне воскликнул Королев. — Радушные, гостеприимные!