Младшая сестра
- Автор: Лев Вайсенберг
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 1970
Читать книгу "Младшая сестра"
Тяжелое ранение
Советская Армия двигалась вперед, нанося врагу сокрушительные удары.
Зимой того года полностью была снята блокада Ленинграда. Весной освобождены были Одесса, Севастополь. В разгар лета — Минск, Вильнюс, сотни и тысячи населенных пунктов. Все чаще раздавались в Москве победные салюты.
В один из знойных июльских дней к Баджи явилась Фатьма с письмом в руке.
— Не знаю, радоваться или плакать… — сказала она, протягивая письмо, а слезы так и лились по ее щекам. — Сейчас получила… Вот, прочти…
Оказывается, Абас ранен, уже две недели находится в Баку, в госпитале. Хочет повидаться с родными.
«Радоваться или плакать?.. — с болью в сердце подумала Баджи. — О, если б Саша, пусть даже тяжело раненный, появился в Баку так же, как Абас!..»
— Радоваться нужно, Фатьма-джан, радоваться! — ответила она, обнимая Фатьму. — Шив он, а раны заживут!
Да и что другое могла она сказать, если месяц назад пришло известие, что Саша убит. В семье, казалось, уже и не ждали иного, но горестный листок со словами «погиб смертью героя» обрушился на всех как неожиданный удар.
— Спасибо тебе, Баджи, за добрые слова… — сказала Фатьма, вытирая слезы. — Что ж, пойду в госпиталь, повидаю моего мальчика.
Она направилась к двери, но Баджи остановила ее.
— Я пойду с тобой! — сказала она: уж если не дано ей счастья увидеть Сашу, то хотя бы приобщиться к радости других.
А вслед за матерью попросилась и Нинель:
— И я с вами! Можно?..
Все они пришли в госпиталь. Но в палату пустили только Фатьму — мать раненого.
Дожидаясь ее, Баджи и Нинель уселись на скамье в чахлом больничном садике. Июльский зной, разморив их, не располагал к разговору, и Баджи, полузакрыв глаза, молча наблюдала за соседними скамьями, где сидели раненые в больничных халатах и пижамах, курили, играли в домино.
Вот медленно прохаживается по садовой дорожке юноша с рукой в лубке, на перевязи. За ним, втянув забинтованную голову в плечи, тяжело передвигается другой. В шлепанцах на босу ногу, опираясь на палку, ковыляет третий. Знакомая картина… Скорей пришел бы конец войне!
А вот широко шагает высокий мужчина в белом халате, в белой! шапочке, по-видимому — врач. Как он напоминает Королева!..
Не один месяц работала она бок о бок с доктором Королевым. А что знала она о нем? Порой ее тянуло поговорить с ним запросто, по душам, но всякий раз что-то удерживало ее. Она словно оказывалась перед дверью с надписью: «Посторонним вход воспрещен».
Но вот однажды во время ночного дежурства, когда канонада утихла, а госпиталь был уже погружен в сон и вызовы из палат стали редки, она и доктор разговорились.
— Мой отец родился в Белоруссии и звали его — не удивляйтесь — Гершка Кениг… — сказал Королев.
И Баджи узнала, что мальчиком лет десяти Гершка был похищен «хватунами» поставщиками малолетних рекрутов в царскую армию. Обычно похищенных обращала в православие, но Гершка, не столько из верности богу своих отцов, сколько из чувства протеста, не давал себя окрестить. Не сломили упрямца ни карцер, ни побои. Но имя и фамилию ему все же переменили в полковой канцелярии на Григория Королева — незачем будущему николаевскому солдату носить имя Гершка и фамилию Кениг.
Три десятка лучших лет своей жизни отдал Григорий Королев службе в царской армии, немолодым освободился от суровой солдатчины и женился. Как николаевский солдат, он получил право жить в столице, обосновался в Санкт-Петербурге и поступил рабочим на Путиловский завод. Проработав там четверть века, он накрепко связал себя с заводским людом, превратился из солдата в питерского пролетария и лишь на закате жизни снова взялся за оружие и у Пулковских высот сложил седую голову от пули белогвардейца.
Сына своего он давно определил в петербургскую гимназию, но окончить ее Якову не удалось — началась революция, гимназист ушел в Красную Армию, на фронт. После гражданской войны Яков поступил на медицинский факультет, стал врачом.
Баджи не стала расспрашивать, есть ли у него семья. Он сам рассказал, что женат, что есть у него дочка, ровесница Нинель.
— Они здесь, с вами? — спросила Баджи.
— Жену с дочкой и тещей война застала на даче в Белоруссии. С той поры нет от них никаких вестей, — ответил он, и лицо его потемнело…
Так было тогда в Ленинграде.
Теперь, сидя в садике рядом с Нинель и машинально вертя в руках засохшую веточку, Баджи взглянула на дочку… О чем она думает?
А думала Нинель тоже о войне, приносящей людям столько горя, о погибшем отце. Не пощадила война даже Абаску, из-за которого сидит она сейчас в этом больничном садике.
Она не очень-то дружила с черномазым подростком, не упускавшим случая дернуть ее за косу, дать тумака, бросить вслед дерзкое слово. Не в пример своим благонравным сестрам Лейле и Гюльсум, он плохо учился, с трудом переходил из класса в класс, водился с самыми отпетыми мальчишками. Она даже побаивалась и избегала его.
Но теперь Абас — раненый солдат-фронтовик, может быть даже герой! Обидно, что ее не пустили к нему в палату и приходится жариться здесь на солнце, дожидаясь, пока выйдет тетя Фатьма…
Ну вот, наконец-то!
На садовой дорожке показались Фатьма с Хабибуллой, который успел, по-видимому, пройти в палату до нее. Жестикулируя, о чем-то споря, они приблизились к скамье.
— Лежит Абасик на койке… Не может двигаться… Ноги в каком-то аппарате… — Фатьма тяжело опустилась на скамейку и принялась пересказывать услышанное от Абаса, искажая название местности, где он был ранен, и путая обстоятельства, при которых это произошло.
Хабибулла хмуро слушал, не поправляя Фатьму, — что понимает эта дура? Но стоило ей сказать, что вид у Абаса, несмотря на ранение, бодрый, как он вскипел:
— А чего стоит этот бодрый вид, если у мальчика тяжелый осколочный перелом голеней?
Баджи вспомнила: такое же ранение было у Багдасаряна, и бедняге угрожало остаться калекой на всю жизнь. Незавидна в таком случае и доля Абаса.
Но Фатьма, к удивлению Баджи, возразила Хабибулле:
— Доктор сказал, что с такими ранениями поправляются — нужно только терпеливо и упорно лечиться.
— Доктор сказал!.. — передразнил ее Хабибулла. — Эта глупая женщина не понимает, что сказал он это для того, чтоб утешить мамашу. А мне он шепнул, что положение серьезное и нужно быть готовым к худшему…
Баджи не дала ему договорить:
— А вы, Хабибулла-бек, как вижу, не делаете секрета из того, что сказано было вам на ухо, хотя доставляете этим лишние страдания матери!
— Такая мать заслуживает их!
— Не понимаю вас.
— А что тут понимать? Она в свое время восхищалась пылом мальчишки, поощряла его фантазию стать героем. Теперь пусть пожинает плоды!
— Странно слышать такое в наши дни! А вы что же, считаете, что родители не должны внушать своим детям любовь к родине?
— Патриотизм проявляется в умении заставить детей сидеть за книгой!
Вывернулся, шайтан его возьми! Ведь именно к этому призывала она сама свою дочку и даже ссылалась на правительственное постановление.
— Уж если говорить о книгах… Пристрастить сына к чтению следовало скорее вам, Хабибулла-бек, как человеку образованному. Впрочем, я помню, как вы обучали в свое время вашу супругу.
— В ту пору грамота женщине была не нужна… Так или иначе, но не я толкал сына на смерть. Теперь пусть мальчик поблагодарит свою мамашу, что ему раздробили ноги, а не голову!.. Вот, полюбуйтесь, каков… — Хабибулла бесцеремонно кивнул на раненого с забинтованной головой, присевшего на скамье напротив.
Хабибулла говорил раздраженно, зло, и Нинель, не выдержав, вставила:
— Война не бывает без раненых и убитых.
Казалось, Хабибулла только сейчас заметил ее — до того удивленным стало его лицо. Мало, что ли, Фатьмы и Баджи — так еще эта нахалка!
— А у тебя, позволь узнать, откуда взялся такой воинственный пыл? — спросил он с кривой усмешкой: только что узнала о гибели отца, а ей хоть бы что! Ни дать, с маменькой одного поля ягоды!
— Во всяком случае — не от вас! — отрезала Нинель и отвернулась.
Выходя из садика, Нинель задержала взгляд на здании госпиталя. Три этажа. Окна, окна! Интересно, где окна палаты, в которой лежит Абас?..
А Абас, проводив взглядом уходящих родителей, думал о своем. Две недели оттягивал он свидание с матерью и отцом — боялся расстроить их видом своих неподвижных ног и тем, что надолго будет прикован к больничной койке.
И вот он встретился с родными… Отец, вместо того чтобы обрадоваться, чем-то недоволен, дуется, брюзжит. Мать, хотя и рада видеть сына, расстроена, молчалива… Нет уж, в своей дивизии, на фронте, по правде говоря, куда легче!..
С предгорий Кавказа, в тумане, в снегопад, начала свой путь эта азербайджанская стрелковая дивизия. На крутом берегу Терека солдаты подняли походные кружки с вином, дали клятву водрузить красный флаг над Берлином. Отбросив врага от ворот Кавказа, дивизия вышла к Черному морю, освободила Таганрог, с боями двигалась на запад, форсировала Днепр, освобождала Одессу.
Все дальше, все дальше продвигалась дивизия на запад! А вместе с нею продвигался и молодой солдат Абас Ганджинский. Сначала — с винтовкой в руках, затем с автоматом. А теперь, увы, на госпитальной койке с газетой в руках. Он внимательно читает газеты и порой узнает кое-что и о своей дивизии — 416-й Таганрогской. Придет час, он вернется под ее знамена…
Абас вдруг вспомнил о Баджи и о ее дочке — мать сказала ему, что и они хотели его навестить. Обидно, что их не пустили в палату, интересно было бы повидаться с ними. Тетя Баджи — славная женщина, она часто давала ему контрамарки в театр. А плакса Нинелька? Сколько лет сейчас девчонке? Наверно, уже большая, лет пятнадцать. Абас улыбнулся, вспомнив, как он дергал ее за косы и с каким отчаянным визгом она убегала от него.