Младшая сестра

Новый салон

Сюда, в дом Телли, по старой дружбе захаживал Хабибулла. Не зря говорят: птица летит в свою стаю!

Узнав о дружбе Абаса с Нинель, он поначалу возмутился. Не потому, впрочем, что Нинель ему не правилась — девица не хуже и не лучше других современных девиц, к тому же недурна собой. А потому, что сын Хабибуллы-бека, род которого восходит к исконным властителям Азербайджана, готов связать свою жизнь с внучкой заводского сторожа, с дочерью большевика и ко всему — наполовину русской. Нет, не о такой невестке мечтал Хабибулла-бек Ганджинский!

Увидя, что Телли покровительствует молодым, Хабибулла вконец обозлился. Не ожидал он такого вероломства от старого друга! Уж не Мовсум ли Садыхович, ревнуя Телли к прошлому, завидуя бекскому превосходству, из мести подбил ее на это?

Хабибулла высказал Телли свое возмущение, а та в ответ сказала:

— Не думала я, Хабибулла-бек, что вы настолько постарели и перестали понимать чувства молодых!

— Сама ты, мой друг, не так уж молода! — огрызнулся Хабибулла. — А старость моя тут ни при чем. Все дело в том, что мой Абас и эта девица — не пара.

— Не пара? — с искренним удивлением воскликнула Телли. — Объясните, пожалуйста, почему?

Хабибулла вяло махнул рукой: объяснять то, что каждому разумному человеку и так ясно?..

Да, не порадовал сын Хабибуллу своим выбором. Но что поделать, если последний отпрыск Ганджинских так опростился, осоветился, осолдатился, что не сознает, в какую пропасть катится?

Проявить власть отца и образумить сына? Но нынче дети не очень-то слушаются отцов. В старое доброе время посмел бы он, Хабибулла, сказать отцу хоть одно слово наперекор? Покойный Бахрам-бек быстро усмирил бы его!

Нет, он, Хабибулла-бек Ганджинский, не станет зря подставлять свое бекское достоинство под удар советского мальчишки, солдата. Брак Абаса, по-видимому, дело решенное, предотвратить его уже невозможно, а поскольку это так, то следует примириться с обстоятельствами и даже поискать в них что-то положительное.

Хабибулла искал и, в конце концов, охваченный злорадным чувством, нашел себе утешение: надо полагать, что и Баджи не слишком рада предстоящему родству!

Нашлись и другие, с виду противоречивые, но весьма существенные соображения, побуждавшие Хабибуллу умерить свой гнев. Он отдавал должное Баджи — со таланту, положению. И ему, пребывавшему в упадке, представлялось теперь даже в какой-то мере лестным и выгодным породниться с видной, всеми уважаемой актрисой. Кто знает, быть может, влиятельная теща Абаса избавит ее свояка от ненавистной корректуры, поможет занять место, соответствующее его способностям, знаниям? Он ведь не так стар, как хочет его изобразить молодящаяся Телли.

Хабибулла не поделился этими мыслями с Абасом, понимая, что они не найдут у сына сочувствия. С присущей ему гибкостью, он повернул фронт — принялся одобрять чувства сына, а встречаясь в доме Телли с Нинель, стал выказывать ей особое внимание, был ласков и всем своим поведением подчеркивал, что видит в ней желанную невестку, третью дочь…

Частым гостем бывал в доме Телли и другой ее старый друг, Чингиз.

Как-то, наблюдая за молодыми влюбленными, он с циничным смешком шепнул Телли на ухо:

— У Хабибуллы-бека когда-то ничего не вышло с мамашей, — так теперь он старается пристроить хотя бы своего сынка к ее девчонке!

Телли спокойно заметила:

— Неужели не знаешь, что для меня Нинель как родная дочь?..

Она осталась довольна своим ответом: хозяйка дома должна быть терпима к высказываниям гостей. Достойным примером тому в свое время являлась Ляля-ханум — уж та-то знала, как вести себя!

Телли теперь было за сорок, она заметно пополнела, но сохранила привлекательность и пикантность, чему немало способствовала ее неизменная челка, правда, уже не иссиня-черная, а слегка подкрашенная басмой. Иногда, разглядывая себя в зеркале, она приходила к горестным выводам: не сегодня-завтра ей станет не под силу играть любимые ею роли очаровательных и вероломных героинь. Перейти на роли добродетельных матерей? На амплуа комической старухи? Нет уж — лучше вовсе распроститься с театром!.. И стать мужней женой, домашней хозяйкой? Незавидная перспектива!

Мало-помалу Телли пришла к мысли: почему бы в таким случае не создать ей в своем доме что-то похожее на процветавший некогда салон Ляля-ханум? К счастью, есть у нее немало друзей среди деятелей искусства, немало знакомых и поклонников среди влиятельных и интересных людей. При красивой, любезной и веселой хозяйке — в такой роли Телли уже видела себя в своем будущем салоне — дом ее может стать притягательным центром, и она, Телли, будет всегда на виду.

Телли не стала откладывать свой замысел в долгий ящик, и ей повезло: раз в неделю охотно собирались у нее люди — совсем как у Ляля-ханум. Правда, в атмосфере нового салона было нечто, в корне отличавшее его от духа, царившего в салоне Ляля-ханум: здесь не было той острой тоски по прошлому, политических интриг и надежд на возвращение к добрым старым временам. Гости Телли довольствовались общением с милой хозяйкой, приятно проведенным вечером.

Сама же Ляля-ханум, изрядно постаревшая и внешне опустившаяся, стала в доме Телли кем-то вроде компаньонки, консультанта по приему гостей, убранству квартиры, сервировке стола. Ни одного платья не шила себе Телли без того, чтоб не погрузиться с Ляля-ханум в огромные красочные журналы мод, которые та продолжала получать из Парижа от своих кузин. Мало-помалу Ляля-ханум скатывалась на положение экономки, хотя пыталась сохранить независимый вид, втайне надеясь, что парижские кузины пришлют ей помимо этих журналов и долгожданную визу на выезд за границу.

Одним из козырей хозяйки салона оставалась ее роль покровительницы Нинель и Абаса. Эта роль, считала Телли, делает ее в глазах гостей современной и, уж во всяком случае, более свободомыслящей, чем мать девушки. В самом деле: Баджи склонна всех поучать, как нужно жить, а сама не в силах справиться с предрассудками, не может поладить с единственной дочкой, в то время как она, Телли, в сущности чужая, сумела понять мысли и чувства молодых, найти путь к их сердцу.

Словно соперничая с Телли, покровительствовал Нинель и Хабибулла. Его приветливое, уже совсем родственное отношение к Нинель выражалось теперь столь явно, что девушку порой охватывало сомнение: неужели и это — фальшь, какую мать видит во всем, что исходит от Хабибуллы-бека? Почему нельзя верить, что он искренне хочет видеть ее женой своего сына?

Ей нередко случалось быть свидетельницей споров между Хабибуллой и Мовсумом Садыховичем. Спорили они по самым различным вопросам, горячо и подолгу.

Однажды, выведенный из терпения брюзжанием собеседника, Мовсум Садыхович воскликнул:

— Слишком уж мрачно смотрите вы, уважаемый Хабибулла-бек, на нашу теперешнюю жизнь!

— Нет у меня оснований смотреть на нее сквозь розовые очки! — ответил Хабибулла.

— Предпочитаете сквозь ваши черные?

— Вместо того чтоб острить, может быть приведете доводы в пользу нашей действительности?

— Могу!.. Ну возьмем, к примеру, мою собственную судьбу. Отец мой, как я уже говорил вам, был лотошник, халвачи. В семье у нас едва сводили концы с концами, помню, вечно закладывали и перезакладывали домашний скарб. А иной раз и хлеба не хватало досыта.

— На всех никогда не хватит, если люди плодятся, как суслики!

— Нет, Хабибулла-бек, причина не в этом! — Мовсум Садыхович поучающе повысил тон, чтобы привлечь внимание присутствующих. — Ведь вы человек образованный, и должны знать, что было причиной всех бед народных: царский строй, ханы, беки, буржуазия русская и национальная, державшие азербайджанский народ в угнетении и нищете…

— Вы, Мовсум Садыхович, я вижу, истинный марксист! — язвительно перебил Хабибулла, но его собеседник, пропустив замечание мимо ушей, упрямо продолжал:

— А теперь? Теперь, слава аллаху, в моем доме полная чаша — вы как-то наведались ко мне, видели, как я живу. Грех жаловаться! Нет, уважаемый Хабибулла-бек, я на Советскую власть не в обиде!

Хабибулла иронически усмехнулся: удобную позицию занял в жизни этот деляга! Расхваливает строй за то, что теперь ухитряется спекулировать и обворовывать народ!

— Уж не собираетесь ли вы вступить в коммунистическую партию? — ехидно осведомился он.

Мовсум Садыхович не остался в долгу:

— Я слыхал, и вы в свое время подумывали об этом!

— Во всяком случае, не ради таких дел, как ваши!

— Интересно знать, какой высокой целью руководствовались вы?

Хабибулла не спешил с ответом. Нет нужды раскрывать этому торгашу, чем руководствовался он, Хабибулла-бек, когда хотел было примкнуть к большевикам: тогда ему показалось, что национал-уклонисты имеют влияние среди коммунистов-азербайджанцев и, по сути дела, готовы действовать об руку с его единомышленниками мусаватистами.

И Хабибулла небрежно бросил:

— Вам этого не понять!

Разгоревшийся спор был не по душе хозяйке дома. Уже не впервые собиралась Телли объяснить Хабибулле, что он не тот, кем был, и пора ему сделать выводы — знать свое место и проявлять уважение к ее дому и к Мовсуму Садыховичу.

Ляля-ханум почувствовала, что Телли едва сдерживает гнев. И хотя сама она была на стороне Хабибуллы — в прежнее время она бы этого Мовсума близко к себе не подпустила, — как могла она теперь, при ее положении в доме Телли, открыто выступить против того, кто был материальной опорой, фундаментом, крепкими стенами и крышей этого дома? И, безотчетно стремясь оставить последнее слово за своим старым другом Хабибуллой, Ляля-ханум неслышно подошла к спорящим и с мягкой, учтивой улыбкой произнесла:

— Извините, друзья, если прерву вашу интересную беседу, но чай давно подан и стынет.

Идя к накрытому столу, Хабибулла на миг задержался подле Ляля-ханум и, незаметно коснувшись ее руки, шепнул:

— Стоит умной женщине вмешаться в спор мужчин, как тотчас воцаряется взаимопонимание!

Все были довольны. И только Нинель испытывала досаду: хотелось, чтоб прав был Хабибулла — ведь с ним, а не с Мовсумом Садыховичем предстоит ей общаться в будущем. Но разве не справедливо упрекал Мовсум Хабибуллу-бека за его мрачный взгляд на нашу советскую жизнь?

В другой раз возник разговор о всесоюзном призыве ленинградцев выполнить послевоенную пятилетку в четыре года, о том, что призыв этот нашел отклик и в Азербайджане. Заговорили о развитий морских нефтяных месторождений далеко от берега, в сложных условиях открытого мори люди стали вести бурение и добывать нефть.

— Опасное это дело, — озабоченно вздохнул Мовсум Садыхович. — Боюсь, что будут жертвы.

— Ленинградцам следовало бы сначала восстановить свой разрушенный город, а потом уж поучать нас, — заметил Хабибулла.

Нинель обернулась к нему:

— Как вы можете так говорить! Ведь вы, Хабибулла-бек, не знаете ни Ленинграда, ни ленинградцев!

Хабибулла взглянул на Нинель со снисходительной улыбкой:

— Извини, Нинель-джан, я забыл, что ты и Баджи-ханум — герои Ленинграда!..

Еще не раз приходилось Нинель слышать речи Хабибуллы в доме Телли, и всякий раз на память ей приходили слова матери: «Неужели ты, взрослая девушка, комсомолка, не видишь стену, которая отделяет нас от Хабибуллы-бека?» И всякий раз смутное чувство тревоги закрадывалось в сердце Нинель: что, если мать права?