Младшая сестра

Мы, бессемейные

Осенней ночью раздался стук в дверь казармы для бессемейных.

Проснувшиеся обитатели казармы насторожились: от ночных гостей ждать добра не приходится.

Стук повторился — упорный, настойчивый, но вместе с тем тихий и осторожный. Обитатели казармы переглянулись: нет, так враги не стучат!

Юнус направился к двери.

— Кто там?

Глухой голос за дверью ответил:

— Впустите, друзья, не бойтесь!..

Голос показался Юнусу знакомым. Будь что будет! Юнус раскрыл дверь.

В полутьме на пороге стоял высокий человек в изодранной крестьянской одежде, почти в лохмотьях. Щеки его обросли темной бородой, на лбу и у глаз — большие кровоподтеки.

— Не узнаешь? — спросил пришелец и улыбнулся.

И в ужасе, смешанном с радостью, Юнус воскликнул:

— Газанфар!..

Все поднялись с коек — сна как не бывало! Кто же из апшеронцев не знал Газанфара и где только с ним не встречался — на работе, на собраниях, в районном комитете партии, в районном штабе Красной гвардии!

Услышав голос Газанфара, выскочил из своего убежища и Арам. Друзья обнялись, расцеловались, долго не могли выпустить друг друга из объятий. Арам был счастлив: вот он, Газанфар, а ведь кое-кто уже считал его погибшим. Вот он, друг Газанфар! Надо думать, сейчас дела в районе пойдут по-иному!

Казарма ожила.

Каждый спешил выразить гостю свои чувства: один — товарищеским рукопожатием, другой — крепким объятием, третий — дружеским поцелуем. Кто-то наполнил рукомойник свежей водой и совал в руки Газанфара мыло; кто-то держал перед ним наготове чистое полотенце; кто-то копался в своем сундучке в поисках смены белья. Старик кирмакинец соболезнующе покачивал головой, глядя на обнаженного по пояс Газанфара, отощавшего, со следами ударов на спине.

Тартальщик-ардебилец принялся точить на ремне бритву.

— Это мне сейчас ни к чему! — с улыбкой остановил его Газанфар. — Борода моя, надо думать, мне еще пригодится… Пригодится мне еще, может быть, и мой парадный костюм — не выбрасывайте! — добавил он, кивнув на сваленные в угол лохмотья, в которых он явился в казарму.

Вскоре вскипел чайник, и Газанфар, наслаждаясь душистым крепким чаем, принялся рассказывать, какой ему пришлось пройти путь и что испытать, прежде чем добраться до Баку, до «Апшерона», до казармы и сесть среди друзей за этот стол.

Месяца полтора назад, объезжая селения и формируя отряды Красной Армии, Газанфар оказался отрезанным от Баку наступающими турецкими частями. Пробиться сквозь эти части ему не удалось, и он застрял в одном селении. Здесь вместе с другими большевиками он попал в засаду, устроенную местными кулаками, и был выдан туркам.

Всех арестованных связали одной веревкой и погнали на ближайшую станцию, где находилось командование турецкой дивизии. Избитые, с непокрытой головой, босые, брели арестованные под палящим августовским солнцем, подвергаясь издевательствам конвоировавших их турок. Арестованных били прикладами, двоих человек убили, трое погибли в пути.

Я имел счастье предстать пред светлые очи самого Мурсель-паши, командующего пятой дивизией, и убедиться, какие милые господа эти турецкие паши! — со злой иронией рассказывал Газанфар. — При допросе я лежал связанный на земле, а Мурсель-паша угощал меня по лицу каблуками сапог… Его подарки я сохранил на память по сей день — вот видите?

Но это, оказывается, было не все. Арестованных отправили в ганджинскую тюрьму, где их ждали новые мучения. Заключенных поили тухлой водой, избивали палками, впрягали по десять-пятнадцать человек в большие арбы и, подгоняя длинным бичом, как буйволов, заставляли перевозить тяжести. От пыток люди умирали в мучениях. Через несколько дней из десяти человек, прибывших вместе с Газанфаром в ганджинскую тюрьму, в живых остались только двое, один из них — Газанфар.

В ганджинской тюрьме Газанфар неоднократно заступался за арестованных товарищей, вступал в пререкания с тюремщиками-турками и вызвал особую ненависть к себе со стороны турок. Участь его была предрешена. Газанфар понял это и, собрав вокруг себя группу верных людей, решился бежать. Кое-кто из ганджинцев, уже успевших понять, что сулят стране оккупанты-турки, помог Газанфару осуществить план побега и добраться до Баку.

Стиснув зубы и сжав кулаки, слушали обитатели казармы рассказ Газанфара. Нашлось, в свою очередь, и у них, о чем порассказать Газанфару — какие события произошли в Баку, как ведут себя турки на промысле, какие дела творятся на «Апшероне». Немало проклятий пришлось на долю турок в казарме для бессемейных в эту темную осеннюю ночь! Особенно волновался тарталыцик-ардебилец — он все еще не мог забыть про свои деньги, уплывшие в турецкие карманы. Несдобровать было бы обитателям казармы, если бы Вали-бей подслушал их беседу! Несдобровать было бы, впрочем, и самому Вали-бею, окажись он в эту ночь в казарме для бессемейных!..

Уже светало, когда Арам спохватился: надо дать гостю отдохнуть, надо самим обитателям казармы поспать хоть часок — впереди десять часов работы. Газанфара устроили в комнатке, где скрывался Арам, — там безопасней.

— Да у тебя здесь настоящие хоромы! — промолвил Газанфар, вытягиваясь во весь рост на чистой, любовно приготовленной постели, и тотчас заснул богатырским сном.

С приходом Газанфара жизнь на «Апшероне» оживилась.

Каждый вечер перед сном собирались апшеронцы в казарме, чтобы послушать новости, которые неизвестно как раздобывал Газанфар в течение дня.

Случалось, новости были добрые: то на одном, тона другом промысле верные смелые люди принимались за восстановление ячеек; некоторые ячейки, невзирая на мусаватских ищеек, стали систематически работать и даже выпустили листовку, призывавшую нефтяников к борьбе против интервентов и мусаватистов. Несколько таких листовок на серой оберточной бумаге раздобыл Газанфар и роздал обитателям казармы, с тем чтобы они, в свою очередь, разнесли их по буровым.

Случалось, новости были невеселые: подавлена железнодорожная стачка, организованная большевиками; обнаружены прокламации и нелегальная литература, арестовано несколько рабочих; наемными убийцами из-за угла убит славный товарищ-большевик. Все тревожнее становились слухи о Шаумяне и его друзьях… Много было печальных новостей в эту тяжелую пору, но даже они в передаче Газанфара не вселяли уныния: разве сами эти печальные новости не свидетельствовали о том, что идет упорная борьба, что рабочий люд не сломлен, что жива вера в победу!..

Однажды Газанфар стал рассказывать о Южном Азербайджане.

— Там турки тоже распоясались вовсю: реквизируют у народа хлеб, а взамен дают свои обесцененные бумажки, люди отказываются принимать их.

— Несчастные мои земляки! — воскликнул ардебилец с горестью. — Будь я по ту сторону Аракса, я бы этим проклятым туркам поддал жару!

— Поддать жару можешь и на этом берегу! — подхватил Газанфар, как всегда подхватывал он каждое слово протеста и гнева, направленное против интервентов и мусаватистов. — Слушай нас, друг ардебилец, и иди с нами рука об руку — будет тебе и нам вместе хорошо! Не смотри, что нас разделяет река Аракс: мы — братья!..

В один из вечеров Газанфар принес в казарму книжку стихов азербайджанского поэта Алекпера Сабира. Он вслух прочел рабочим стихи, и слово поэта дошло до каждого сердца. Все стали просить Газанфара рассказать что-нибудь о самом Сабире.

Оказалось, что Газанфар знавал поэта лично, познакомившись с ним лет десять назад, когда тот работал в Балаханах учителем. Пребывание Сабира в Балаханах было недолгим — поэт вскоре умер, — но оставило глубокие следы: здесь поэт написал свои замечательные стихи, в которых выразил любовь к рабочим и ненависть к эксплуататорам.

— Хотел бы я прочитать эту книгу, — промолвил Юнус взволнованно, когда Газанфар окончил.

Газанфар увидел волнение в его глазах и протянул в ответ книгу:

— Возьми ее от меня в подарок!

Юнус бережно взял книгу. Не прошло недели, как он знал стихи Сабира наизусть.

Внимательно прислушивались обитатели казармы к словам Газанфара, но внимание их возрастало во сто крат, когда речь заходила о Советской России, о Ленине и о Сталине.

Советская Россия!

С какой надеждой устремлялись взоры рабочих бакинцев на север!.. Вот уже много недель, как отрезан Баку от России и истекает кровью под. гнетом турок и мусаватистов. И много врагов стало стеной между Баку и Россией: банды имама Гоцинского в Дагестане, контрреволюционные генералы Деникин, Алексеев, Корнилов — на Северном Кавказе; Краснов и Мамонтов — на Дону. И все же правда из Советской России сюда долетала — через земли, захваченные этими генералами, через синие воды Каспия, через снежные выси кавказских гор. Правде крылья не обломать!..

И всегда — говорил ли Газанфар о Советской России, о Ленине и о Сталине, о Шаумяне и Азизбекове, о Фиолетове и Джапаридзе и о многих других славных бакинцах-большевиках; рассказывал ли о бесчинствах немецких и турецких оккупантов и их прислужниках мусаватистах; мечтал ли вместе с другими о светлых завтрашних днях или беседовал о повседневных нуждах — неизменно будил Газанфар в апшеронцах волю к борьбе, вселял веру в победу правого дела людей труда.

Находил Газанфар время и для того, чтоб развлечь рабочих, повеселить, поднять у них дух.

Стоило в дальнем углу казармы зазвучать тару или кеманче, и Газанфар уже затягивал песню:

Делибаши мои, на коней, на коней!

Сбросим с трона тирана ну-ка!

Сосчитаем казну, все добро заберем,

Дом на голову хана — ну-ка!

Закричу — и воинственный враг задрожит.

Закричу — и воинственный враг побежит!

Уничтожим пашей, не забудем обид,

В ад отправим султана — ну-ка!..

Пел Газанфар высоким сильным голосом. И словно раздвигались серые тесные стены казармы. Слова старой песни, петой ашугом века назад, трогали сердца с новой силой.

Случалось, звучала в стенах казармы песня и про любовь. Голос Газанфара становился задушевным. Взоры слушателей затуманивались. Кто может остаться холодным к песням, в которых поется про свободу пли про любовь?..

Нередко завязывалась в казарме игра в нарды — «на выкидку».

Обитатели казармы обступали нардовую доску, на которой разыгрывалось сражение. Стук шашек, возгласы восхищения и разочарования оглашали в эти минуты казарму. Особенно жестокая борьба разгоралась между Юнусом и Газанфаром, часто выходившим в финал.

Кое-кто непрочь был играть на деньги, но Газанфар всегда против этого восставал.

— Не дело нам, товарищи, друг друга обыгрывать, — убеждал он. — Нас и без того объегоривают хозяева!

Кто-то съязвил:

— Может быть, прикажешь играть на щелчки, как играют мальчишки?

— И щелчков нам в жизни хватает от других, незачем нам щелкать друг друга! — спокойно возразил Газанфар. — Впрочем, если кто особенно настаивает, я непрочь, — добавил он и выразительно засучил рукав.

Охотников не нашлось…

В развлечениях казармы неизменно принимал участие и Арам — седины не были для него помехой.

— Тебя, Арам, теперь не отличишь от нас, казарменных! — одобрительно заметил как-то Юнус. — Ни дать ни взять — такой же бессемейный, как и мы!