Младшая сестра

Все нефть да нефть!

Баджи была измучена длинной, трудной дорогой. Ей не хотелось идти в театр, чтоб своим видом не вызвать у товарищей жалость.

Нужно денек-другой отдохнуть, привести себя в порядок. А с братом она встретится — он будет счастлив увидеть сестру, как бы она ни выглядела.

Обычно, когда Юнус рассказывал о своей работе, Баджи слушала его с интересом — не один год прожила она на промыслах.

Но в этот день, не дослушав брата, она с досадой бросила:

— Все нефть да нефть!

В самом деле, здешних людей ничто не интересует, кроме их нефти! А пожили бы они там, где чудом остались живы она с дочкой, — заговорили бы и на иные темы. Пережитое в Ленинграде давало ей, казалось, право чувствовать какое-то превосходство над глубокими тыловиками.

Юнус понял ее.

— Хочешь, прочту, что пишут сегодня в газетах? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: — Вот послушай письмо фронтовиков… «Враг отчаянно сопротивляется, но мы его атакуем, отбрасываем, беспощадно истребляем. И в этом заслуга не только наша, но и ваша, дорогие бакинские нефтяники, бесперебойно обеспечивающие боевые машины Красной Армии высококачественным бензином…»

А Дадаш, сын Юнуса, мальчик лет десяти, не спускавший с Баджи любопытных глаз, поддержал отца — вдруг громко и с забавным пафосом продекламировал:

И не двинутся машины

В грозном танковом бою,

Если в баках нет бензина

Из далекого Баку!..

Юнус улыбнулся сыну. А Баджи смутилась: как некстати вырвалось у нее это глупое замечание о нефти! Она робко тронула Юнуса за руку. И Юнус миролюбиво произнес:

— Ладно уж…

Дадаш воспользовался паузой, наставительно, как на плакате, подняв руку, бойко воскликнул:

Бакинец, помни: нефть нужна везде —

На суше, в воздухе и на воде!..

— Помнить-то, сестра, мы помним. Но ведь льется-то нефть не с неба, как знаешь, а добываем мы ее из-под земли с глубины двух-трех, а то и больше тысяч метров… А тут еще на нас сверху наседают — давай, давай! — как будто мы несмысленыши какие-то. Находятся начальнички, которые словом «вредительство» не гнушаются, даже угрожают… Вот так и живем, сестра.

Он ласково подтолкнул сына к двери:

— А ну домой, живо!

И когда мальчик нехотя ушел, объяснил сестре:

— Бегает к Сато в библиотеку каждый день. Только тем и занимается, что книжки стихов читает.

Баджи смотрела на Юнуса и думала, что брат, пожалуй, выглядит не лучше, чем она: скулы торчат, глаза ввалились, щеки небриты… Всегда такой стройный, статный, он теперь сутулился.

— Кто знает, быть может именно наша нефть помогла нам с тобой свидеться? — сказал он задумчиво.

— Мы-то — здесь, и наши дети — подле нас. А вот Саша… — Баджи не договорила.

— Во время гражданской войны тоже не было от него вестей больше года, и мы считали, что Сашка наш погиб. А он в один прекрасный апрельский день вернулся в Баку вместе с XI армией, живой и невредимый… — голос Юнуса звучал спокойно, но глаза смотрели куда-то в сторону.

Баджи вздохнула. Да, так было, — тогда Саша вернулся. Но будет ли так и теперь?

Юнус выдвинул ящик письменного стола, извлек ветхий исписанный листок бумаги, слежавшийся на сгибах. Это был один из рукописных вариантов «клятвы», ходившей по рукам в среде рядовых коммунистов в пору гражданской войны.

В чем же клялся неведомый человек, написавший эти строки? Он давал обещание бороться за рабочую и крестьянскую бедноту, делом, словом и личным примером защищать Советскую власть, ее честь и достоинство. Он клялся не щадить врагов трудового народа.

— Помнишь? — спросил Юнус.

— Помню конечно. Саша привез этот листок с фронта, оставил у тебя…

— Ты была тогда девчонкой, и Саша доверил памятку мне. Но теперь… Ты имеешь на нее больше прав.

— Спасибо…

Слух о том, что Баджи вернулась из Ленинграда, мгновенно разнесся по промыслу — тут каждый знал актрису Баджи-ханум, сестру директора.

Запыхавшись, прибежала Сато, с ходу кинулась обнимать Баджи. Пришлось Юнусу подождать, пока они разомкнут объятия, вытрут слезы. И сердце его, хотя и мало чувствительное к женским слезам, на этот раз дрогнуло. Хорошая у него сестра, и жена тоже хорошая — стыдиться за них не приходится. И любят они друг друга, и ладят между собой — не то что в некоторых семьях, где только и знают, что сплетничают и грызутся между собой невестки, свекрови, свояченицы. Чего никак не могут поделить те глупые женщины? Брали бы добрый пример с Сато и Баджи!

Вслед за Сато явились в директорский кабинет Арам, Розанна и Кнарик. Поцелуям, расспросам и рассказам не было конца. В дверь поминутно заглядывали старые промысловые рабочие, знавшие Баджи еще девочкой.

Перед самой войной Араму исполнилось семьдесят лет. Его наградили орденом Ленина, дали персональную пенсию. Проработал ты, Арам Христофорович, у нас на нефтепромыслах больше полувека, теперь отдыхай, покуривай спокойно свою трубку, даже если Розанна иногда на тебя поворчит, живи в свое удовольствие! И все же, когда началась война, Арам вернулся на промысел: не подобает старейшему нефтянику сидеть сейчас сложа руки, чесать язык со стариками, как бывшие толстосумы в скверике на Парапете.

Впервые пошла на работу и Розанна. Дочки у нее, слава богу, уже взрослые, у Сато сынок уже большой, Кнарик третий год работает в лаборатории инженером-химиком. Чего же ей, старухе, в одиночестве скучать дома? Конечно, работник она не ахти какой, но не всем же быть героями труда, как Арам! А дело, которое ей поручили, немудреное: под началом дочери мыть в лаборатории колбы и пробирки. Чем она хуже той молодой мойщицы, что работала прежде на этом месте, а теперь стала масленщицей при глубоких насосах?

Слушая рассказ Баджи о Ленинграде, Розанна громко причитала, то и дело хватаясь за голову.

— Теперь, после того как разгромили немцев под Москвой, дела у нас пойдут лучше! — убежденно заявил Арам.

— Не знаю, как будет, а пока в Ленинграде что делается — ты слышал? — возразила Розанна. — Все на будущее надеемся!

— Если не надеяться, — то и жить не стоит! Поверь, Розанна, победа будет за нами. Это — факт! — И старик грозно стукнул тяжелым пресс-папье по директорскому столу.

Розанна махнула рукой. Чудак он, Арам, — все только о будущем. Лошади еще нет, а он уже подкову ищет!

Все считали, что Арам прав: должно же наконец все повернуться к лучшему! В это верили Юнус и Сато, Баджи и Кнарик. В это верили и старые промысловые друзья, пришедшие поздравить Баджи с благополучным возвращением. Хотелось верить в это и самой Розанне…

Сато, работая в промысловой библиотеке, ведала распределением театральных билетов, сама не пропускала ни одной премьеры и слыла на работе и дома первой театралкой. И сейчас, в ответ на расспросы Баджи, она принялась рассказывать о новостях в бакинских театрах.

Слушая их, Юнус все поглядывал на неуклюжие стенные часы. Наконец он поднялся и сказал:

— Извините, но сейчас мне нужно уйти: ждут люди… Вы все отправляйтесь сейчас к нам домой, угостите как следует Баджи — от нее остались кожа да кости. А я… У меня, как выразилась сестра, в голове только нефть, да нефть!