Младшая сестра

Сердце

Время от времени из города приезжает Саша.

Он вернулся в Баку с XI армией, был вскоре демобилизован, откомандирован в университет.

Студенческого в нем пока очень мало — он до сих пор не расстался со своей выцветшей красноармейской гимнастеркой, на ногах у него грубые, стоптанные солдатские ботинки и обмотки.

— Помнишь, Баджи, как я тайком пришел к тебе в Крепость? — спрашивает он, улыбаясь.

— Не утаился! — смеется Баджи в ответ. — Дилявер-хала́ все-таки увидела и наябедничала дяде.

— Попало? — соболезнующе осведомляется Саша.

В глазах Баджи вспыхивает лукавый огонек:

— Дядя — глупый: поверил мне, что старухе померещилось!

— А как мы с тобой читали Пушкина — помнишь?

— «Прими с улыбкою, мой друг…», — бойко начинает Баджи, но тут же осекается. — Забыла, как дальше… — виновато говорит она и, словно оправдываясь, добавляет: — Я теперь хожу в женский клуб, учусь грамоте, азербайджанской.

— Надо бы тебе и русской грамоте учиться.

Баджи разводит руками:

— Кто же будет меня учить?

— Было бы желание — учителя найдутся. Да хотя бы я! Хочешь?

— За добро, как говорится, воздастся добром! — отвечает Баджи, вспыхнув от радости.

В ожидании преподавателя ученица надевает свое лучшее платье, тщательно причесывается, прихорашивается.

Волосы у Баджи черные с синеватым отливом, слегка волнистые. Многие находят их красивыми. Но человек редко ценит то, чем обладает; Баджи, например, нравятся волосы светлые и кудрявые. Однажды перед приездом Саши она нагрела на жаровне шашлычный прут, завила им волосы мелкой кудряшкой. Не обошлось при этом без ожогов.

— Это что за баран? — поморщился Юнус при виде кудряшек. — Сейчас же — под кран!

Пришлось размочить кудри в воде, заплести волосы в тугие косы. Косы еще не успели высохнуть, как появился Саша. Баджи поймала его взгляд, скользнувший но влажным волосам.

— Только что вернулась из бани, — сказала она не моргнув и взялась за учебник.

Слушать, пересказывать сказки, рассказы, заучивать стихотворения — пожалуйста, сколько угодно! Это не составляет для Баджи особого труда; по-русски она говорит довольно свободно, хотя с акцентом и нередко путая падеж и род. Охотно учится она чтению и письму.

Но с грамматикой у Баджи упорные нелады. Подлежащее? Сказуемое? Обстоятельство образа действия? Зачем это нужно, не говоря уж о том, что это малопонятно? Видя, однако, что грамматике Саша придает большое значение, Баджи прикидывается заинтересованной.

Однажды ее все же прорвало:

— Подлежащее, сказуемое? Мужской, женский род? К чему это все?

— Чтоб научиться правильно говорить и писать, — спокойно объяснил Саша.

— А разве я плохо говорю?

— Неплохо, но все же с ошибками.

— Если захочу, не сделаю ни одной.

— Ну, это ты уже перехватила!

— Не сделаю! — упорствует Баджи. — Клянусь сердцей!

— Сердцей? — укоризненно переспрашивает Саша, покачивая головой. — А сердце — какого рода?

— Женского! — отвечает Баджи не задумываясь: все равно не додумаешься — в азербайджанском языке нет родов.

— Неверно.

— Ну, мужского! — легко уступает Баджи,

— Тоже неверно!

Ученица озадаченно разводит руками:

— Неужели среднего?

— А почему это тебя так удивляет? — спрашивает Саша.

Глаза Баджи задумчиво устремляются вдаль:

— По-моему, правильней было бы так: сердце мужчины — мужского рода, женщины — женского.

— Почему?

— Потому что сердце мужчины и сердце женщины совсем разные.

— Разные? Чем?

Он еще спрашивает! Эх ты… подлежащее — сказуемое! Обстоятельство образа действия!.. Видно, только из-за этого и приезжает он сюда из города, студент!

— У мужчин сердце глухое, жесткое, закрытое на замок, — отвечает Баджи.

Что-то вроде упрека слышится Саше в ее словах,

— А у женщин? — спрашивает он.

Баджи загадочно улыбается:

— Подумай-ка сам!

Теперь разводит руками преподаватель,

— Приезжай-ка к нам в Черный город, там мы еще об этом потолкуем! — говорит он на прощанье.

Однажды, после отъезда Саши, Баджи спросила Юнуса:

— Знает Саша, что я была замужем за Теймуром?

Юнус избегает говорить на эту тему — рана еще слишком свежа.

— Спроси сама, — отвечает он уклончиво.

О, как хотелось бы ей, чтоб Саша не знал!..

Баджи не была в Черном городе с тех пор, как ее взял к себе Шамси. Зачем ей было туда ездить? Бродить по грязным лужам? Томиться печалью о матери и об отце?

Совсем иными показались теперь Баджи трубы, и резервуары, и скамейка подле ворот, которые семнадцать лет сторожил Дадаш, встречая идущих на завод рабочих добрым словом «садам!» или «здравствуй!» Все, что некогда ей представлялось большим, словно уменьшилось, все, что когда-то казалось далеким и недоступным, — приблизилось. Как все изменилось!

Баджи постучалась в комнату, где некогда жила. Дверь открыла девочка лет десяти. У нее были черные, аккуратно заплетенные косички, в руке — карандаш.

— Отец еще на работе, а мать в больнице, родила мне сестренку, — сказала девочка, не спуская глаз с гостьи: красивая, без чадры!

— А где отец работает? — спросила Баджи.

— На нашем заводе.

«На нашем!..»

Баджи погладила девочку по голове и огляделась. Стены комнаты были оклеены новыми обоями, пол выкрашен, электрическая лампочка с бумажным самодельным колпаком спускалась с чисто выбеленного потолка. Видно, и здесь нашелся теперь кто-то вроде Юнуса.

И Баджи вспомнила, как жили здесь ее отец и мать в скудости и в нищете и как умерли, не дождавшись счастья. Сердце ее сжалось, и ей захотелось плакать. Но она постыдилась чужой девочки и отвернулась к окну. Здесь, у окна, коротала она дни после смерти матери, глядя на пустырь и грязные лужи, в которых копошились мазутники. Теперь лужи были засыпаны, выровнена изрезанная рытвинами земля и на желтом» свежем песке играли дети.

Совсем иной показалась Баджи и квартира тети Марии. Книжный шкаф занимал теперь место, где прежде стояла узкая полка, а на стене висели большие портреты бакинских комиссаров.

Баджи принялась рассматривать портреты. Два человека ей знакомы: Степан Шаумян, Мешади Азизбеков. Остальных она видит впервые.

— Этот, в косоворотке, — Ванечка Фиолетов… А этот, рядом с ним, — Алеша Джапаридзе… — поясняет тетя Мария.

Многих из этих людей она хорошо знала и теперь охотно рассказывает гостье об их славных делах.

— Остался кто-нибудь в живых? — спрашивает Баджи с надеждой в голосе.

Губы тети Марии печально и сурово сжимаются:

— Никто…

Рассказала тетя Мария и о своей работе — теперь она заведует новым заводским детским садом. Малышей в нем втрое больше, чем в том, куда Баджи приносила рис, изюм, топленое масло.

— Помнишь, Баджи?

— Еще бы не помнить!..

Стал рассказывать о себе и Саша — о своей учебе в университете.

— А кем ты будешь, когда кончишь учиться? — поинтересовалась Баджи.

— Учителем буду, — ответил Саша.

— Подлежащее, сказуемое, обстоятельство образа действия? — улыбнулась Баджи.

— Не только это. Буду учить литературе, истории. Буду рассказывать, как люди жили когда-то, какие были войны, революции, как люди будут жить в будущем.

Баджи вспоминает, что о чем-то подобном слушала уже, стоя у двери комнаты Ага-Шерифа.

— Что ж, это неплохо! — говорит она одобрительно.

Целый день провела Баджи в Черном городе, рассматривала Сашины книги, обедала, ужинала, вдоволь наговорилась и с тетей Марией, и с Сашей.

Перед отъездом Баджи заглянула к старым соседям по первому коридору и уехала, когда уже стемнело, а Саша так и не сказал ни слова о том, о чем обещал поговорить. Может быть, в самом деле сердце кое у кого среднего рода?..

И все чаще Баджи задумывается: женщины и мужчины говорят, что она хороша собой, — почему же не видит, не замечает этого Саша, почему не нравится она ему? Может быть, потому, что он знает про ее замужество, в душе осуждает ее, и обучает грамоте лишь из жалости или по дружбе? А может, скучно ему с ней, потому что она темна и невежественна, а он ученый, студент и так много, много знает, что не о чем ему говорить с ней?

Скорее всего — поэтому!

И Баджи овладевает страстное желание учиться. Она читает все, что попадается ей на глаза: вывески, афиши, обрывки газет, надписи на папиросных и спичечных коробках — все. Она исписывает тетрадь за тетрадью, и с пальцев ее не сходят чернильные пятна. Она даже берется за ненавистную ей грамматику.

Саша не нарадуется на ученицу.

«Правильно!», «Умница!» — все чаще слышит Баджи от Саши и все чаще улавливает в его тоне теплоту.

Однажды Баджи услышала, с какой похвалой он говорил о ней Юнусу. Радость и гордость захлестнули ее.

Вот, оказывается, какой дорогой надо идти к сердцу Саши. А она, глупая, грела на жаровне шашлычный прут, завивала волосы в мелкие кудряшки!