Младшая сестра

Кожаный диван

Как-то, приоткрыв дверь одной из актерских уборных, Хабибулла застал Баджи за переодеванием. Не в силах отвести от нее глаз, он перешагнул порог. Будь что будет!

За кулисами знали привычку директора — без стука, с деловым видом входить в уборные актрис. Кое-кто смотрел на это сквозь пальцы, кое-кто — со снисходительной, а подчас благосклонной улыбкой.

Но Баджи, завидя непрошеного гостя, быстро накинула на себя халат и возмущенно крикнула:

— Прежде чем входить — принято стучать!

Хабибулла хотел было отделаться шуткой, но Баджи не дала ему договорить:

— Сейчас же уйдите отсюда!

Почувствовав, что прекословить бесполезно, опасаясь открытого скандала, Хабибулла попятился к выходу, сконфуженно бормоча извинения.

С этого дня, однако, встречаясь с Баджи, Хабибулла раскланивался с ней любезней, порой останавливал ее, участливо расспрашивал о работе, давал советы, предлагал помощь. И всякий раз в памяти его возникала иная Баджи — какой он увидел ее в тот краткий миг, перед тем как она накинула на себя халат.

Он дивился своему новому отношению к Баджи, корил себя: чего это он так расчувствовался? Разве Баджи не его враг, и разве не следует ему, Хабибулле, где только возможно, причинять ей вред?

На любезности Хабибуллы Баджи отвечала сухо, по-деловому: он — директор, имеет право спрашивать ее, давать советы, а она обязана ему отвечать. При этом глаза Баджи упрямо глядели в сторону, на лбу лежала хмурая складка, губы едва разжимались для ответного слова. Все в ней говорило: ни ваши любезности, ни ваше внимание не вызовут во мне добрых чувств — я знаю вас давно и слишком хорошо!

Хабибулла чувствовал это. Но он считал, что плох тот мужчина, который, добиваясь расположения женщины, падает духом при первых неудачах. А уж себя-то он плохим мужчиной не считал! Хитрости у него хватит, чтоб при желании найти ключ к любой женщине, даже к такой недотроге, как эта Баджи. Неужели он глупей ее первого муженька, кочи Теймура, или ее теперешнего избранника, этого белобрысого учителишки? Нет, конечно! И, размышляя так, Хабибулла молодцевато подкручивал усики, с некоторых пор подернувшиеся сединой настолько густо, что время от времени их приходилось подкрашивать у парикмахера.

Добиться расположения Баджи, сделать ее своей возлюбленной? Хабибулла живо представлял себе блаженные минуты, которые сулила желанная покорность Баджи.

Однако, мечтая о сладости победы, Хабибулла не забывал и о главном: если Баджи станет его возлюбленной, ему, конечно, удастся оторвать ее от старых друзей, нарушить их враждебное к нему единство. Они, впрочем, сами от нее отвернутся, узнав о связи с директором, а он, разумеется, не станет делать из этой связи тайны. На худой конец — если Баджи и не порвет с друзьями окончательно, — ей все же вольно или невольно придется их предавать: в промежутках между любовными утехами умному мужчине не трудно выведать у возлюбленной все, что ему необходимо знать.

«Как говорится, сочетать приятное с полезным!» — мысленно острил Хабибулла.

А вскоре появились и некоторые обстоятельства, казалось, способствующие осуществлению его желаний.

К постановке готовилась новая пьеса, и на художественном совете обсуждался вопрос, кому из актрис поручить главную роль. Виктор Иванович и Гамид советовали занять в этой роли Баджи. Сейфулла, по обыкновению, ратовал за свою подшефную, Телли. Чаши весов колебались, и вот тут Хабибулла заявил, что прежде чем решить этот вопрос, он хочет лично побеседовать с каждой из кандидаток.

Первой Хабибулла вызвал к себе Баджи.

— Садись, Баджи, потолкуем! — радушно проворковал он, указывая на широкий кожаный диван.

Баджи присела на краешек дивана, огляделась. Повсюду новые картины, новые шкафы красного дерева с книгами в красивых переплетах. И лишь по-прежнему с той же знакомой строгой и вместе доброй улыбкой смотрит на нее с портрета Мешади Азизбеков.

Хабибулла вынул из книжного шкафа хрустальный графин с коньяком, вазу с фруктами и шоколадом, поставил на низкий круглый столик перед диваном.

— Впрочем, о чем нам долго толковать? — сказал он. — Для меня и так все ясно!

Быстрым движением он налил коньяк, протянул Баджи рюмку.

— Спасибо, товарищ директор, но я не пью.

— Жена русского человека и не пьет? — с деланным удивлением воскликнул Хабибулла.

— Голова у меня будет болеть от коньяка.

— Не будет! Учти, что разговор у нас пойдет о новой ответственной женской роли! Итак… — Хабибулла высоко поднял рюмку, словно собираясь произнести тост.

Уж не хотел ли директор сказать, что эта ответственная женская роль поручается именно ей, Баджи? Стоило взглянуть на его торжественную улыбку, на высоко поднятую рюмку, чтоб поверить в это. Ну, ради такого случая она, Баджи, готова уступить и сделать небольшой глоточек.

Хабибулла выпил, снова взялся за графин. Баджи рукой прикрыла свою рюмку.

— Мне больше нельзя — я на работе.

Хабибулла покровительственно заметил:

— Можешь не беспокоиться: хозяин здесь — я!

— Нет, нет, товарищ директор, ни в коем случае!

Хабибулла выпил вторую рюмку, третью. Речь его стала быстрой, возбужденной, короткие ручки замелькали в воздухе. Он не мог найти себе места, нервно юлил подле Баджи, пока наконец не присел на диван.

— Ты, Баджи, самая красивая, самая талантливая из наших актрис! — прошептал он, наклоняясь к ее уху.

— После рюмки коньяка мужчины нередко говорят так женщинам! — отшутилась Баджи, отстраняясь.

— Поверь, Баджи, я говорю всерьез… — Хабибулла попытался привлечь ее к себе.

Ну вот — этого еще не хватало!

Баджи выскользнула из его объятий, встала с дивана. Стремясь удержать ее, Хабибулла потянулся за ней, опрокинул рюмку. Но Баджи уже была у двери.

Хабибулла остался в кабинете один. Подняв рюмку, он наполнил ее коньяком, залпом выпил. Шайтан с ней, с этой недотрогой! Найдутся другие — более сговорчивые!

В тот же день Хабибулла вызвал к себе Телли.

— Садись, Телли, потолкуем! — с улыбкой сказал он, указывая на широкий кожаный диван.

Хрустальный графин с коньяком, ваза с фруктами и шоколадом уже стояли на низком круглом столике перед диваном.

— Хочу поговорить с тобой об одной новой ответственной женской роли… Впрочем, о чем нам долго толковать? Для меня и так все ясно! — Быстрым движением Хабибулла налил коньяк, протянул Телли рюмку, присел рядом на диван. — За твои удачи, Телли!

— И за ваши, Хабибулла-бек!..

С этого дня реже стали видеть Телли с Чингизом.

— Ты что, поссорилась со своим другом? — как-то спросила ее Баджи.

— Мы — не Ромео и Джульетта, как некоторые другие, и в вечную любовь не верим, — ответила Телли.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что была любовь и ушла.

— И, быть может, есть уже новая?

Телли загадочно промолчала.

Баджи вспомнила, что в последние дни не раз встречала ее с Хабибуллой.

— Уж не директор ли наш к тебе благоволит? — спросила она, испытующе глянув в глаза Телли.

Та усмехнулась:

— А ты что — за родственницу свою длинноносую обеспокоилась? Стоит ли? Хабибулла-бек все равно к этой гусыне не вернется… А может быть, самой стало завидно?

— Чужой беде завидуют дураки!

— Так чего же ты…

— Просто жаль тебя: не по той дорожке идешь.

— Жалость свою прибереги для себя! — глаза Телли сузились, блеснули злым огоньком: эта Джульетта только и знает, что всех учит, а сама… — Ты, что ли, шла по верной дорожке с твоим первым супругом?

О, как больно, оказывается, умеет Телли колоть!

— Я была виновата, конечно, что дала согласие, — тихо вымолвила Баджи, стараясь скрыть волнение. — Но пойми: время было другое — мы, женщины, были тогда в тяжелой неволе.

— Вот нам и нужно теперь пользоваться свободой!

— Так, как ты?

— Каждый пользуется свободой, как считает для себя удобней и интересней!..

Новой ответственной роли Баджи не получила — ее получила Телли.

Произошло это, правда, не без горячих споров: Виктор Иванович и Гамид доказывали, что у Баджи, как у актрисы, больше данных для этой роли, Сейфулла же и особенно директор утверждали, что Телли больше подходит к роли по типу.

Баджи оставалось проглотить обиду и порадоваться за подругу.

— Желаю тебе успеха! — сказала она, как принято говорить в таких случаях.

Телли почувствовала, что Баджи говорит искренне.

— Спасибо, — ответила она, тронутая вниманием Баджи. — По правде сказать, не ожидала я от тебя такого… Ты, впрочем, не думай, что я отняла у тебя роль! — поспешила она заверить. — Хабибулла-бек предложил мне ее уже после того, как вы не договорились. — Помедлив, Телли спросила: — Что это у тебя с ним произошло?

— Ничего особенного.

Понизив голос, Телли с поучающей укоризной заметила:

— Откровенно скажу: не следовало тебе быть с ним такой суровой.

— Не следовало? — Баджи метнула на Телли подозрительный взгляд. — Уж не хочешь ли сказать, что ты была с ним более мягкой?

— Ты меня не так поняла… Хабибулла-бек ко мне хорошо относится еще с техникумских времен — он старый знакомый моего отца. — Видя, что Баджи не сводит с нее испытующего взгляда, она дерзко вскинула голову и, тряхнув челкой, бросила: — Впрочем, думай как хочешь!

— Я думаю о тебе так, как ты заслуживаешь! — гневно сказала Баджи и отошла.

Почему так резка Баджи с Телли?

Может быть, в самом деле, точит ее зависть к удаче подруги? Может быть, у нее дурной характер, как это утверждает Телли? А может, она и впрямь ханжа и недотрога, осуждающая свободу чувств?

Нет, не потому! Она не завистлива, и, право, характер у нее не такой дурной, как об этом повсюду твердит Телли. И вовсе она не ханжа и не недотрога, чтоб осуждать других женщин. Вот ведь не осуждала она Ругя, когда та сошлась с Газанфаром. Не осуждала она и Телли, хотя той следовало бы найти избранника более достойного, чем Чингиз… И, наконец, она сама… Как не вспомнить тот вечер, когда, вернувшись домой, она застала у себя Сашу, и внезапный ливень задержал его и принес ей счастье?

Нет, нет, не ханжа она, не недотрога! Любовь — дело сложное, загадочное, каждая женщина любит так, как подсказывает ей сердце. Но сейчас, с Телли, дело совсем в ином… Прошло то время, когда женщину продавали и покупали, как скот!..

О причине размолвки между подругами стало известно Сейфулле.

— Чего это ты обижаешь нашу Телли? — с укором сказал он Баджи.

— Она сама себя обидела, сама себя оскорбила! — с жаром ответила Баджи.

— Согласись, милая, что театр — не монастырь.

— Но и не место, где женщина продает свою честь.

Сейфулла поморщился:

— Слишком резко ты выражаешься про свою подругу!

— А как же иначе говорить о таких делах?

Сейфулла развел руками:

— Так в театре издавна ведется.

Юлия-ханум, стоявшая неподалеку, услышала эти слова. Ее доброе лицо омрачилось.

— Напрасно ты, Сейфулла, всех актрис прошлого стрижешь под одну гребенку! — промолвила она строго.

— Речь, конечно, идет не о таких, как ты, Юлия-ханум! — поспешил Сейфулла поправиться. — Я-то знаю, что ты и Али-Сатар прожили совместную жизнь душа в душу. Но согласись, уважаемая, что так обычно бывает и, очевидно, такова уж доля женщины, особенно актрисы.