Полумейстер

119. (Не совсем) Наедине с собой

Визерис сидел перед зеркалом и думал, как он отвык видеть себя... собой. Свои волосы, свои глаза — глаз, у него остался только один глаз, зато он больше не казался ни зелёным, ни голубым. Своя корона — она лежала прямо перед ним на небольшой подушечке. Парадокс, каких мало: быть больше всего собой, изображая кого-то совершенно от себя далёкого.

Ему не нравились синяки под глазами, не нравилась усталость, залегшая в уголках губ — они несомненно порадовали бы Коннингтона, спору нет, но он здесь не за неудачливым валонкаром старшего брата. Он здесь за мечом, короной и мальчиком, который их носит — кем бы он ни был.

Не сын Рейегара, не Блэкфайр... но и не просто лисениец: Шиповник позволял ему себя гладить.

Значит, близкая родня. Близкая родня, которая долго жила в Эссосе в последние лет двадцать-тридцать.

Он мысленно перебрал жертвы Летнего Замка: от Вейллы — Эстермонты и Баратеоны, от Дейллы — нынешняя королева, от Рей — Оберин, от Дункана — Джейханна и её дети, все здесь, все дома, кто же ещё? «Мейгор». Его вечно забывали, этого тихого принца, а ведь на преступления своих детей Эйгон Пятый ответил тем, что передал права наследования именно ему. Дед, конечно, такого простить не мог — дочь Мейгора даже не звалась принцессой, так — леди Люцерра. Которая как раз бежала в Эссос, более того, бежала с ребёнком, прижитым от любовника.

Любовник-то у неё был, конечно — он ей и помог с побегом, а вот была ли девочка именно от него... отец даже маму обвинял в супружеской неверности, что уж говорить о женщине нетяжёлого нрава.

Было бы забавно, окажись «племянник» в самом деле его племянником — забавно и грустно, потому что ничто не могло отменить необходимости этого племянника обмануть, использовать, ограбить и, возможно, — убить. Почти-Рейегар из зеркала смотрел печально и понимающе: как же, как же, так и должно быть, тяжкие ноши ни с кем нельзя делить, друзья могут любить, но не могут понять, одинок и высок наш удел, удел последних драконов...

Одним коротким ударом Визерис разбил зеркало, но теперь печальный и понимающий Рейегар смотрел из каждого осколка, а изрезанные костяшки жгло, как огнём.

— Я не хочу быть тобой, — прошептал он. — Я не хочу быть тобой.

Скоро кто-нибудь придёт спрашивать, что за шум и звон, может быть даже с оружием наперевес. А тут он — с разбитым за правду зеркалом и раненой рукой: такой идиот, что только обнять и плакать. И даже объяснить как следует, почему разбил и что ему вдруг стало не так, не сумел бы. Просто вдруг ощутил себя Рейегаром и стало мерзко на душе.

— Могу подсказать, — судя по тому, что голос был незнакомый, это опять был покойник.

— Подскажи, — устало согласился он.

— Тебе противно от того, что ты творишь низости во имя высокой цели, — ответил голос. — И от того, что ты не веришь ни в высоту цели, ни в необходимость низостей. А брат для тебя — образец такого поведения.

— Насчёт цели ты не прав, — и точно, это был очередной покойный родственник: совсем молодой, с обветренным загорелым лицом, тёмно-лиловыми глазами и золотистой волной волос. — Я в неё верю. Я просто... я думал, что это будет весёлый розыгрыш, а вместо этого выходит какая-то мерзость.

— Политика вообще мерзость, — ответил покойник. — И делает мерзость из нас. Я помню, как сказал «мы не можем себе этого позволить» в первый раз и захотел избить самого себя за такую подлость. Но valar dohaerys, konna kau dohaerys(59) — от долга никуда не спрячешься.

— Да я и не прячусь: я король и глава рода, и если я не справлюсь, то Блаженный Король не увидит своего брата, а Блэкфайры не обретут покой. Но почему нельзя просто стукнуть этого дурака по голове, сунуть в мешок и разбираться уже потом?!

— А кто тебе сказал, что нельзя? — спросил призрак. — Так, тебе нужны корона и мальчишка... что ещё? Информация о его войсках? Так в Тамблтоне их всё равно почитай и нет. Брать языка — почтенная военная традиция, знаешь ли. Главное придумать, как с этим самым языком отсюда смотать достаточно быстро... ну-ка, дай сюда карту!

— А я думал, ты здесь только чтобы изрекать протухшие мудрости, для которых ты слишком молод, — хмыкнул Визерис.

— Собирался обойтись парой мудростей, — согласился тот, низко склоняясь над протянутой картой и близоруко щурясь. — Но ты пожалел моего брата. Смотри, уходите вот сюда в холмы, по Гряде Плача как раз — и в Королевский Лес. Там сейчас партизанов несчитано, и все за Баратеонов, если успеешь нырнуть, то Коннингтон один не рискнёт за тобой идти, вернётся снимать с города гарнизон. А если вообще повезёт, то он сразу займётся сбором отряда — это вам выиграет очень хорошее время, почти полсуток, а то и больше, армия у него... не блещет дисциплиной. Я бы даже сказал, они здесь как гискарцы в Толосе(60), утратили всякий стыд и страх.

— Если сам Дракон будет на нашей стороне, нам нечего бояться, — тихо ответил Визерис, чувствуя тот же священный трепет, что и при встрече с Блаженным Королём.

— Прекрати. Терпеть не могу низкопоклонство.

— Сложно не склониться перед тем, перед кем склонилось само Солнце.

— Я сказал, прекрати! Не то не скажу тебе больше ничего про Коннингтона и его войско!

Визерис невольно фыркнул: Юный Дракон сейчас ужасно напомнил ему Теона в минуту очередного подросткового взбрыка. Что неудивительно, в сущности — умер-то этот король всего восемнадцати лет от роду. А после смерти, как видно, повзрослеть смогла одна лишь Рейнис.

— Это страшная угроза, — согласился он вслух, — а что, собирался рассказать? Я бы послушал.

— В Королевском Лесу расскажу, — пообещал тот. — Если будешь хорошо себя вести, конечно.