Полумейстер

81. Удачи в будущей войне

Князь Доран Нимерос Мартелл любил в своей жизни три вещи: покой, шум воды и детские голоса. Всё остальное наполняло его тоской, скукой или ощущением собственной беспомощности — словом, чем-то неприятным. Особенно с тех пор, как в его жизнь пришли грызущая, непреходящая боль в суставах, вино с маковым молочком и треклятое катучее кресло, с которого даже на нужник самому не пересесть. Благо, есть Арео. Арео всё равно, силён его хозяин или слаб: Мелларио велела ему служить и защищать, и он служит и защищает.

Мелларио... надо будет вызвать её, когда придёт срок. Его дети всё ещё не могут без родителей. Он растил их, он старался, но они так и не выросли.

— Ваш сын Квентен извещает о своём браке, — гудел Арео. — Он обвенчался с леди Сансой Старк из Винтерфелла сообразно приказу короля о союзе зимы и лета. Леди Санса шлёт вам свои поклоны.

Кто играет Узурпатором теперь, когда Джон Аррен мёртв? И каковы его цели? Аррен хотел мира и покоя, он был стар и не желал напрягать себя больше необходимого — годы научили Дорана пониманию такого подхода. Чем меньше действий, тем меньше ошибок, чем меньше ошибок — тем меньше жертв.

— И что вы мне предлагаете делать, Десница Узурпатора? — Доран молод, ему всего тридцать пять, и он полон гнева за свой народ.

— Ничего, мой князь. Поверьте старику: иногда это самое разумное.

Но он был молод и глуп, он не поверил старику и влез в заговор пентошийцев. Заговор стоил ему любви брата и любви Мелларио, но сначала казалось — разве это большая цена за месть? С братом они никогда не были близки, от Мелларио он и сам начинал уставать... Тогда боги послали ему вразумление. В каждую кость, каждый палец, каждый сустав они послали вразумление, и его кровь горела огнём.

— Леди Джордейн извещает, что ваша дочь Арианна разослала знамёнам «Пламя и кровь», — продолжал Арео разбирать письма.

Он хотел мести для себя и процветания для Дорна, но первого его лишила болезнь, а второго лишит его родная дочь, бросив на помощь Эйгону тех, кто согласится за ней идти.

Молодые жаждут крови и битвы, и они их получат — но получат ли победу? И не этого ли добивался архитектор союза зимы и лета — уязвить гордость наследной княжны, заставить её действовать раньше времени? (И есть ли оно вообще для Дорна, это время действовать? Доран считал, что нет; Аррен был прав.)

Он надеялся ещё на пару лет спокойствия и мира — пентошийцы обещали ему, они обещали начинать не раньше трёхсотого! Но Тайвин Ланнистер не смог удержать свои отродья от греха, и теперь Дорн заплатит за его слабость кровью лучших своих детей. «Такова цена слабости отцов, — подумал Доран. — Такова неизменная цена слабости отцов: кровь детей».

Но если сейчас отдать приказ — свернуть знамёна, не сметь поддерживать захватчика... тогда крови будет ещё больше, и он же первый падёт жертвой своей самонадеянности. Лорды требуют мести пятнадцать лет, они хотят действовать — а те, кто не хочет, кто готов будет пытаться их остановить... нет. В Дорне не будет братоубийственных войн. Пусть горячие головы идут за Эйгоном — если они выиграют, то и славно, если же проиграют... Дорану не впервой отрекаться от проигравших.

Главное — покой и безопасность детей в Водяных Садах.

И всё же: кто и зачем теперь играет Узурпатором?

* * *

Он учил названия замков, учась говорить: Риверран и Винтерфелл, Соколиное Гнездо и Копьё Солнца, Пайк и Хайгарден, Скала Кастерли и Штормовой Предел... и вот, он здесь. Стоит на стене, которую некогда брат Узурпатора год удерживал, отбивая атаки доблестных Тиррелов. Стене, которая пала перед величайшим в мире оружием: золотом.

— На твою долю ещё хватит боёв, государь, — говорит Старый Гриф, и Эйгон знает: он хотел сказать не «государь» — «сын».

— Бескровная победа — лучшая из побед, Десница, — отвечает он, и Старый Гриф знает, не может не знать, что он хотел сказать: «Знаешь, мне кажется, уже хватило».

Он слушал песни о славных битвах всю свою жизнь. Одни были полны радостного торжества, другие высокой грусти, но ни одна не говорила правды: что люди, как вспугнутые звери, будут бежать по подожжённой траве, спотыкаясь о трупы и падая под ударами безжалостных клинков. Что умереть может каждый: ребёнок и взрослый, мужчина и женщина — он всегда знал, что у стрел и мечей нет души, но никогда не думал, что души, рассуждения, нет и у того, кто их направляет. Есть только одно: убей — или умри.

Но он король, а король ведёт своих людей в бой, и если его потом тошнит, то за палатками позади лагеря и незаметно. И если королю неприятно видеть, как усталые бойцы передают друг другу полумёртвую шлюху, как чашу вина... что ж, это беда короля.

Он мог бы и не смотреть.

— Многие дома Простора надеются сместить Тиррелов с их нынешнего поста, — начал объяснять Старый Гриф, появившись у него за спиной, как соимённая птица. — Флоренты, Тарли, Хайтауэры... давайте им обещания, но ничего конкретного, и они придержат войска, позволив нашим дорнийским союзникам взять Хайгарден. А когда он будет взят, Простор присоединится к нам, как Штормовые Земли — вассалы преклонят колено перед новым сюзереном.

«Потому что они трусы, — подумал Эйгон. — Зачем нам трусы?». Но он знал, что других лордов нет, надо обходиться этими. И так потом перекраивать всё ради выживших капитанов Золотых Мечей.

— Я милостив, и не забуду прибавить о том, что кто преклонит колено, останется живым и нетронутым, — улыбнулся он.

«Как Алин Коннингтон». Племянницу Старого Грифа возил у седла Лисоно Маар — и сколько Эйгон её не спрашивал, она всегда отвечала, что с ним по доброй воле. Но лицо у неё было белым, как полотно, а руки тряслись. «Отец, почему ты позволяешь так с ней поступать?!»

Но его отец — Рейегар, и он мёртв.

Вчера у корней чардрева в богороще нашли братьев Маддов и Саймена Бисбери, управляющего, который открыл ворота для их войск. Кто это сделал? Почему управляющим Штормового Предела служил Бисбери из Простора?

— Ты ещё молод, государь. Это нормально, что некоторые вещи понимаешь не сразу, — покровительственно сказал Гриф.

Он не хотел понимать, почему запрет насиловать не касается крестьянских девушек, которые умирают от того, что с ними творили, почему крестьянских детей можно топтать конями, почему если они пришли мстить за страшную смерть матери и сестры, его солдаты делают с его народом всё то же, что делал с его близкими Гора.

— Я вырасту, Десница.

Он хотел быть лучшим королём — мудрым, как Джейхейрис Миротворец и милостивым, как Эйгон Невероятный, красивым, как Рейнира и спокойным, как Дейрон Добрый.

Но он начинал бояться, что из него выйдет только кто-то очень Недостойный.